Урвич, взглянув на них, ещё раз должен был изумиться, какой огромный запас сделал Дьедонне.
Хотя в его положении весёлость была и не совсем уместна, но он невольно улыбнулся, подумав, какую бы скорчил физиономию жадный француз, если б увидел, кто пользуется заготовленным им ромом.
Чумазые взяли по бутылке, откупорили, понюхали, почмокали губами, очевидно, одобрив качество напитка; затем они сели на палубу, поджав под себя ноги, и образовали большой круг.
Один из них встал и, подняв над головой бутылку, проговорил что-то по-своему, после чего все также подняли бутылки и, потрясая ими, громко заорали.
После этого началось пение.
Черномазые, сидя в кругу, тянули прямо из горлышка и пели. Сначала звуки их песни были протяжны и заунывны и часто прерывались однообразным припевом, похожим на вой дикого животного.
По мере того, однако, как пустели бутылки, напев становился веселее и чаще, пока не перешёл, наконец, в дикий крик. Двое вскочили в круг и начали плясать, а остальные в такт ударяли бутылками о палубу. Музыка получалась странная и слишком громкая даже под открытым небом океана.
Черномазые заметно пьянели.
Взглянув на старого Джона, Урвич поразился и испугался того, что делалось с ним.
Лицо у него совсем посинело, судорога кривила рот и словно пена показывалась у губ.
Он хрипел, силился крикнуть, так чтобы заглушить пьяный разгул и вопли чёрных.
— Пить… дайте мне пить… негодяи! — завопил он.
О нём вспомнили и оглянулись. Но лучше бы он не напоминал о себе.
То, что произошло затем, не могло сравниться своим ужасом ни с какими мучениями, о которых слышал когда-нибудь Урвич или читал. А уже видеть ему никогда, конечно, не приходилось ничего подобного.
— Молчать! — крикнул привязанному Джону один чернокожий по-английски, сильно, впрочем, исковеркав это слово.
Но Джон не слушал его и продолжал вопить. Тогда черномазый размахнул пустой бутылкой и кинул её. С необыкновенной силой, вертясь, пролетала она и ударилась в мачту над головой Джона, звонко рассыпавшись мелкими осколками. Осколки эти обсыпали привязанного.
И вслед за первой бутылкой полетала вторая, третья, и ещё, и ещё…
Иные из них не попадали в цель, пролетали мимо, падали на палубу и разбивались, но большинство метко было направлено в голову старого Джона, которая служила мишенью.
Зрелище было ужасное.
Бутылки рассекали ему кожу, окровавленная голова свесилась. Старый Джон стонал, но стонал недолго.