— Вы — как будто тот, который хотел хлопотать за господина Ромуальд-Костровского? — заговорила она, обращаясь к Рощинину и поводя в сторону глазами, подёрнутыми поволокой и бессмысленно бледными.
— Да, я тот, который… моя милашка! — ответил Рощинин и хотел пройти, но она удержала его.
— Погодите! Я знаю, за что была убита дочь фабриканта…
Рощинин остановился.
— Я знаю, — продолжала статистка, — куда она ездила на велосипеде.
— Куда же?
— К Минне Францовне. Она была ведьма и её за это убили. Она, как ведьма, ездила на шабаш.
— Какая ведьма?.. Какая Минна Францовна?.. Ты что-то врёшь, розанчик мой!
— Я не вру! Я всё видела.
И в не совсем связном рассказе, переполненном вычурными и не подходящими к делу оборотами, статистка сообщила Рощинину весьма важную для тропининского дела подробность.
Из этого рассказа он мог понять и уяснить себе следующее.
Статистка жила в горничных у Минны Францовны, в тех особенных горничных, какие бывают у этого сорта женщин.
Минна Францовна занимала хорошенький домик на берегу реки, по шоссе, в довольно пустынной дачной местности, известной в городе под названием Нагорного. В этом домике у неё по вечерам происходили оргии, куда съезжались женщины, и куда на своём велосипеде приезжала убитая девушка. Минна Францовна познакомилась с ней в купальне и завлекла её к себе.
Для Рощинина вовсе не была удивительна такая податливость к порочности этой девушки, потому что он знал, от каких родителей она происходила на самом деле, и ему казалось вполне правдоподобным, что её наследственность толкала её на дурное. На оргии из мужчин участвовал только один, которого статистка называла бароном. Он был, по-видимому, богатый человек, доставлявший средства Минне Францовне.
Он тоже приезжал по вечерам на велосипеде, но днём иногда подкатывал на городском извозчике. Деньги, однако, у него были не всегда и, когда их не было, между ним и Минной Францовной происходили ссоры, но затем он почти всегда являлся с туго набитым бумажником.
Жил он, кажется, в гостинице и был приезжий; больше о нём ничего не знала статистка.
Ушла она от Минны Францовны потому, что та её сильно избила.
Дочь Тропинина в тот вечер, когда была убита, была у Минны, и статистка выпустила её в одиннадцатом часу, видела, как она села на велосипед и уехала.
Оргии продолжались, обыкновенно, гораздо дольше, но «дочь фабриканта», как её звала статистка, уезжала всегда раньше. Ей не позволяли засиживаться, очевидно, из боязни, что её хватятся дома.
В этот последний вечер она особенно не хотела уезжать, и Минна Францовна почти насильно вытолкала её.