Лиза выросла и стала деспотом всего дома. Она понукала отцом, понукала Юзефой, делала, что хотела, и не только никого не слушалась, но привыкла, чтобы её слушались и подчинялись её воле.
В гимназию её не отдавали. К ней приходили на дом лучшие учителя в городе. Больших хлопот стоили им занятия с такой непослушной ученицей, какова была Лиза.
Она занималась только тем, чем хотела.
С раннего детства она отличалась физической силой, из ряду вон выходящей для девочки. Она бегала не хуже — если не лучше — всех погодков из мальчиков, лазила по деревьям, любила играть в городки, делала гимнастику…
Затем с летами она пристрастилась к велосипеду. Она усвоила себе привычку уезжать на велосипеде одна из дома, никого не спрашивая и никому не отдавая отчёта, куда и как.
Когда ей говорили, что это может быть опасно, что она не должна делать это, хотя бы для спокойствия своего отца и домашних, которые каждый раз в волнении ждут её возвращения, она отвечала, что ничего не боится и что улетит на своём велосипеде от всякой опасности…
Казалось, ей именно и нравилась возможность этой опасности и, чем больше стращали её и уговаривали, тем охотнее уезжала она, как бы наслаждаясь тревогой ожидавших её и тем, что отец встречал её бледный, а панна Юзефа в слезах.
Мало-помалу к её самовольным поездкам привыкли.
Всё шло хорошо, пока, наконец, она, уехав, по обыкновению, одна на велосипеде, вовсе не вернулась назад… Послали во все стороны людей на розыски, дали знать полиции, но всё оказалось напрасным — Лиза как в воду канула, нигде не было и следа её.
У Валериана Дмитриевича оставалась слабая надежда, что, может быть, это — со стороны Лизы неуместная шутка, что она сама нарочно скрылась где-нибудь, и он на другой день после вечера, когда исчезла дочь, мыкался по городу, объездил всех знакомых, побывал даже в таких местах, как театр — мало ли что могло прийти в голову этой девчонке! — но нигде ничего не мог узнать про свою дочь…
Не было сомнения, что с ней случилось что-то страшное, ужасное и что её нет в живых, потому что живая она уж вернулась бы или дала бы знать о себе…
V
В театре «Отелло» дал такой плохой сбор, какого не было и в самый неудачный, дождливый, день. Стулья и кресла совсем были пусты, даже даровые места оказались незанятыми. В скамейках и галерее набралось человек двадцать да ещё какая-то подкутившая, пьяная компания взяла ложу, видимо, относясь совершенно безразлично к тому, что представляли, и явись в театр просто ради того, чтобы деться куда-нибудь всем вместе, не разъединяясь, после шумного и весёлого обеда… Для этих двадцати человек и для пьяной компании в ложе пришлось играть.
Играли очень плохо. Трагик, хотя успел отрезвиться к представлению, но всё-таки не твёрдо держался на ногах и плёл такую ахинею, что путал вконец актёров, и без того совсем не знавших своих ролей…
Маленькая Микулина в роли Дездемоны была очень мила в своём самодельном платьице, единственном парадном, бывшем у неё. Она выпорола из него рукава и вставила на место их кисею, что и должно было изображать великолепный наряд венецианской дамы.
Пьяная компания в ложе одобряла её очень шумно, аплодировала и вызывала.
Конечно, эти вызовы и аплодисменты производились не ради игры Микулиной, а ради её молоденького, хорошенького личика.
Пьяная компания вовсе не следила за тем, что происходило на сцене, разговаривала и смеялась во время действия и, когда опускалась занавесь, громогласно вызывала Микулину. Она должна была выходить, кланяться и отвечать улыбками на бессмысленную овацию подкутивших, пьяных людей, не знавших, что выкинуть ради своего удовольствия.
Когда в исступлении ревности Отелло задушил на сцене Дездемону и роль Микулиной таким образом кончилась, пьяная компания демонстративно покинула театральный зал и уселась на веранде, потребовав себе ужин и шампанского.
Микулина, сконфуженная своим первым выходом в ответственной роли, чувствовала, что он не удался ей, и эту неудачу особенно ещё подчеркнули неуместные и унизительные рукоплескания из ложи.
ebooksa