— Теперь как будто не совсем хорошо выходит, но это, впрочем, нас с тобой не касается. Дело идёт о твоём отце…
— Что же он?
— Вот в том-то и вопрос: что он — пропойца, несчастный, слабый человек?..
— Или? — проговорила Микулина.
— Или хуже этого ещё, — сказал Козодавлев-Рощинин. — Я сейчас виделся с ним…
— Что-нибудь очень серьёзное, дядя Андрей?
— Для него — да, очень серьёзное, может быть… Я говорю тебе об этом, чтобы ты теперь постаралась всегда со мною быть, хотя это трудно сделать; мне нужно будет, вероятно, пойти разузнать кое-что… Ну, да мы примем меры… Только ты будь осторожнее, чем когда-либо… Ты завтракала? Хочешь поесть что-нибудь?..
В это время — так что Микулина не успела ещё ответить — дверь со сцены на веранду отворилась, показался трагик Ромуальд-Костровский и, беспомощно прислонившись к притолоке и опустив руки, громко, тем голосом, которым гремел со сцены, произнёс:
— Я убил её, вяжите меня!..
Раздался общий взрыв хохота. Все приняли это за пьяную выходку не в меру нагрузившегося трагика, но завтракавший с антрепренёром помощник пристава насторожился и спросил:
— Что это говорит он?
— Это известная фраза из Островского, — пояснил Антон Антонович, — он пьян вдребезги и, видно, воображает себя на сцене…
— Та-а-ак! — протянул помощник пристава. «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», — сообразил он. — А скажите, на всякий случай, вы не знаете, где провёл этот человек ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля?
— Что вы хотите этим сказать? — удивился антрепренёр.
— Ничего особенного, так себе, — нето шутливо, нето серьёзно произнёс помощник пристава.
— Право, не знаю. Мои актёры у меня не живут, я не знаю, где они ночи проводят, — стал словно оправдываться, вдруг оробев, антрепренёр.
— Ну, а вечером пятнадцатого июля он был здесь, в театре?
— Позвольте, — постарался припомнить антрепренёр, — что у нас шло? Да, фарс «Нож моей жены». Нет, Ромуальда-Костровского в театре в этот вечер не было.
— Вы наверное это помните?
— Наверное. А что?..
ebooksa