— Так вот он уже и сознался! — как-то особенно блеснув глазами, проговорил он.
— Да, сознался, — подтвердил его собеседник, — а кто это мог ожидать?
— А что ж тут неожиданного? — спросил Корецкий.
— Да всё-таки актёр!
— Ну, так что же, что актёр?
— Значит, человек для серьёзного преступления неподходящий. Я по своему делу при них много болтался, так знаю их! Окончательно пустельга и больше ничего!
— А ваше дело какое?
— По малярной части. Больше при театре всё, и насчёт освещения тоже.
— Понимаю, работа не из трудных.
— Всякая работа трудна, коли горло промочить нечем. Може, на счёт опрокиндоса пройтись желаете? Так я с хорошим человеком всегда очень рад!
Корецкий осклабился. Он был всегда рад выпить, даже и не с хорошим человеком, в особенности, если у него, как сегодня, не было денег.
— Только у меня насчёт пенендзов плохо. Не раздобылся ещё презренным металлом, — заявил Корецкий, небрежно разваливаясь на стуле.
— С этой стороны задержки не будет, — пошутил его собеседник, достал из кармана двугривенный, кинул его на стол и крикнул половому: — Эй, малый, сооруди нам графинчик, с приличною нашему званию закуской, как говорят господа артисты! Я, — обратился он к Корецкому, — терпеть не могу один прохлаждаться, а вот если подвернётся хороший человек, так с большим удовольствием!
— А как вас по имени, по отчеству? — осведомился Корецкий, польщённый, что его второй раз назвали хорошим человеком.
— Крещён Иваном, звали Степаном, а прокликали Ершом. Так на эту кличку и отзываюсь. А вас как?
— Меня-то?
— Да.
— Галактионом зовут, а по прозвищу Стрюцкий.
— Не слыхал что-то!
— Я не здешний.