Он опять проник к камердинеру Власу Михайловичу, рассказал ему, что был сейчас у следователя, и так стал просить его, чтобы тот опять доложил о нём, что камердинер решился ещё раз побеспокоить барина.
— Скажите ему, что человек безвинно может погибнуть, — повторял Козодавлев-Рощинин, — и что он один может спасти его.
Камердинер пошёл докладывать, долго не возвращался и, наконец, пришёл.
— Пойдёмте, я проведу вас, — заявил он Козодавлеву-Рощинину. — Валериан Дмитриевич велел провести вас к себе.
Он провёл комика по коридору в небольшую, очень просто отделанную спальню, а из неё — в огромный кабинет, такой огромный, что он мог бы служить целым залом.
По одной стене тянулись шесть высоких зеркальных окон, задрапированных гобеленами, посредине противоположной им стены выступал из белого мрамора камин, в виде очага, стены до половины были покрыты дубовою резною панелью, а наверху затянуты такими же гобеленами, какие были на окнах, потолок был тоже дубовый, резной. Посредине стоял письменный стол таких размеров, что он, казалось, мог служить подмостками для маленькой сцены.
На дворе сгущались уже сумерки, гобелены на окнах были спущены, и комната освещалась мягким, ровным светом расположенных по карнизу, у потолка, электрических лампочек, затянутых белой тафтой.
Мягкий, пушистый ковёр покрывал пол комнаты, и вся она была заставлена мебелью, шкафами с книгами, статуэтками.
Дорогих вещей тут было столько, что, несмотря на всё волнение Козодавлева-Рощинина, глаза его разбежались; он оглядел несколько раз комнату, прежде чем увидел сидевшего на диване Тропинина.
Над диваном висел большой портрет молодой женщины в голубом шёлковом платье, написанный масляными красками.
Увидев Тропинина, Козодавлев-Рощинин заметил и портрет и воззрился на него.
— Чей это портрет? — спросил он, не успев поздороваться и отрекомендоваться Валериану Дмитриевичу.
Очевидно было, что бедный актёр так был поражён обстановкою богатого кабинета, что растерялся и не знал, с чего начать.
— Это портрет моей покойной жены, — ответил Тропинин скорее машинально, чем сознательно.
Козодавлев-Рощинин перевёл глаза на него.
— Простите, — начал он, — что я беспокою вас, но дело идёт о спасении человека, по всем данным, неповинного, хотя якобы уже и сознавшегося в преступлении.
— Но что же я-то тут могу? — слабо произнёс Тропинин.
— Прежде всего ответить мне на один вопрос: у вас есть родственник Степан Валерианович Тропинин?
Валериан Дмитриевич провёл рукою по лицу.
— Как вы сказали? — переспросил он.