— Каким образом?
— В ночлежном у меня вытащили его, а вытащил переодетый «глаз»!
— Откуда же ты это знаешь?
— Мне Ёрш сообщил; у него есть свой «глаз» в полиции.
— Да откуда же узнали про этот вексель, что он есть у тебя?
— А я показывал его тут спьяна актёру одному, товарищу этого самого арестованного.
— Дурак!
— Ну, конечно, он дурак! — согласился Корецкий.
— Да ты дурак!.. Где же ты сошёлся с этим актёром?
— В трактире.
Барону вдруг только теперь представился весь ужас его положения.
Ужас заключался в том, что теперь, откройся даже тропининское наследство, он не мог бы немедленно заявить на него свои права, потому что выданный им Корецкому вексель, очевидно, безденежный и на огромную сумму, должен был вызвать неминуемое подозрение.
— Нет, этого не может быть! — невольно воскликнул он.
— Чего? — удивился Корецкий.
— А тебя этот актёр давно знает? — спросил барон, не отвечая на вопрос.
— Давно.
— Как Стрюцкого или как Галактиона Корецкого?
— Как Галактиона Корецкого. Моя дочь у него.
Час от часа барону становилось не легче. Будь Корецкий неизвестен никому, его было бы можно выдать за богатого коммерсанта и сказать, что вексель выдан этому богатому коммерсанту, а что оборванец Стрюцкий украл у него этот вексель и выдаёт только себя за Корецкого. Но все ухищрения падали сами собой, когда действительно Корецкого, как оборванца, давно знал актёр, у которого была его дочь.
Оставалась одна надежда, что Корецкий врёт спьяна, чтобы либо напугать, либо выманить ещё что-нибудь.