Кинк. Право на удовольствие

22
18
20
22
24
26
28
30

По будильнику проснулась и через две минуты ощутила невероятную бодрость, которой за собой давно не помнила. А где моя депрессия? Новое жилье, вполне комфортное, новый сосед — студент, с которым мы столкнулись за ранним завтраком, а я после короткого знакомства искренне предложила разделить с ним овсяную кашу. Паша, неказистый и сутулый второкурсник факультета программирования, смутился до бордового бархата на щеках и отказался. Стеснительный очень. Но я не стала настаивать, мне ли его чувства не понять — как неудобно доставлять кому-то хлопоты? Завтра снова предложу, и послезавтра, и так до тех пор, пока Паша не согласится, что варить кашу на двоих — никакие не хлопоты!

Разумеется, дело было не в пунцовом студенте и не в новом жилье, произошла магия. И источником магии, как ни странно, выступил Владимир — вчерашнее теперь виделось в другом и еще более ярком свете. Даже если он шутил, даже если просто хотел развеяться или непременно сгладить результаты предыдущей шоковой встречи, но ведь потратил на меня время! Владимир, избалованный женщинами породистый красавец, по какой-то неведомой причине решил, что я достойна его вечера и усилий. И ведь поцелуй Артема теперь заиграл новыми красками — может, и не преувеличил блондинистый негодяй про возможную ревность? Магия поднятия самооценки до уровня, на котором никогда не бывала! Но, как оказалось, психика к этому уровню тоже должна подготовиться, иначе на вершине окажется слишком скользко…

Ровно двадцать минут я слушала крики начальницы, адресуемые всем командировочным. Но когда в очередной раз упомянули меня, неожиданно услышала свой робкий голос:

— У меня в трудовой книжке написано «бухгалтер», Карина Эдуардовна.

Начальница на миг замерла, а затем скривилась.

— Вы что-то сказали, Лилия Андреевна? — прозвучало в точности как «Что ты там блеешь, замухрышка?»

И я зачем-то чуть подняла тон, хотя до уровня звука остальных участников собрания мнебыло далеко:

— Бухгалтер, а не юрист, Карина Эдуардовна. Я не могу отвечать за погрешности в договоре наравне с теми, у кого в трудовой книжке написано «юрист»… — концовка вышла смазанной, почти неслышной.

В стороне главный юрист выдохнул — тихо, так, чтобы я только могла расслышать:

— Последние грибы встали на дыбы.

И эта фраза меня немыслимо взбесила — просто до дрожи в руках. А почему я должна молчать? Потому что всегда молчала — это и есть достаточная причина? Краснея не хуже утреннего студента Паши, подняла голос еще на полтона:

— Именно так, Карина Эдуардовна! И если уж речь зашла о списке премиальных, то можем начать с другого списка — кто и что конкретно сделал в Варшаве. Боюсь, в этом случае я не смогу оказаться в конце…

Гробовая тишина давила, обескураживала, заставляла краснеть еще сильнее. Мне никогда до сих пор не удавалось оказаться в центре всеобщего внимания так остро. Кто-то изогнул бровь, кто-то с удивлением рассматривал мое лицо, как если бы я впервые оказалась в этом офисе, кто-то усмехался в кулак. Я же мечтала лишь провалиться сквозь землю. Однако начальница удивила:

— Хорошо, Лилия Андреевна. По крайней мере, сложно спорить, что ваш отчет был исчерпывающим. Елена Игнатьевна, верните ее в список. Молодых специалистов надо поддерживать — и кто знает, не вам ли достойная смена вырастет?

В меня вселился демон, раз я по его импульсу летела дальше и продолжала хорохориться:

— Молодым специалистам и зарплату надо индексировать, чтобы они захотели стать достойной сменой.

— Не наглейте, Лилия Андреевна, — усмехнулась начальница и продолжила нервотрепательное совещание.

Взгляды на меня стали еще пристальнее, сотрудники даже не слушали, что начальство продолжало их полоскать. Я же от неожиданной победы приободрилось, хотя — странное дело — провалиться под землю все равно хотелось. Раньше я была пустым местом, а теперь — пустое место с хамским гонором, это в каждом направленном на меня лице читалось. Людям прощают решительность только в том случае, когда этой решительности ждали. Но решительность от «последнего гриба на дыбах» смешна и непростительна, она вызывает не ненависть даже, а неприятное удивление. Карина Эдуардовна отреагировала на мое заявление лучшим образом, но уважения в ее глазах не прибавилось. Завтра я снова буду в чем-то виноватой — и снова придется либо проглатывать, либо показывать характер, а второй раз я уже не переживу. Смешки эти унизительные хуже, чем лишиться премии…

Думала я до конца рабочего дня, а затем приняла решение. Карина Эдуардовна явно удивилась появившемуся на ее столе заявлению об увольнении. Вскинула на меня взгляд и поморщилась.

— Меня ультиматумами не возьмешь, Лилия Андреевна. Обсудим повышение вашей зарплаты в следующем месяце.