Кинк. Право на удовольствие

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава 8

Иногда ресторан означает просто ресторан. Именно им он и был по всем известным мне критериям ресторанности. Похоже, здесь собираются все самые-самые випы в свободное от извращений время. Не удивлюсь, если тут же проводятся официальные деловые обеды и переговоры — не зря же я разглядела другой выход, ведущий скорее всего на торец здания, а не в общий холл. Быть может, он даже обладает какой-нибудь отдельной приличной вывеской, не имеющей ничего общего с названием заведения. Образец утонченной цивилизованности: не шагай дальше и не поймешь, на каких пороках он зиждется.

Артем еще по пути позвонил фотографу и попросил спуститься в ресторан.

— Вот, модель тебе привел, — представил он меня без имени невысокому и очень изящному мужчине, одетому в слишком широкие для него штаны и футболку.

Тот окинул меня почти презрительным взглядом, вздохнул и резюмировал:

— Саныч, я просил, конечно, робость, но не до такой же степени!

— Времена такие наступили. — Артем развел руками. – Или ширпотреб, или непроходимая безнадежная робость. Ваяй из того, что есть, гений.

— Попытаюсь. — Фотограф даже щупать меня начал, но без вожделения, а словно бы равнодушно оценивал руками изгиб плеча и степень выпирания ключиц.

— Пытайся, Гордей. — Артем отступил к стене. — Марина из Парижа возвращается в следующий понедельник, я с ней уже связался. Но будет тупо увешать здесь всё одной Мариной, которой уже вся Европа увешана.

— С этим сложно спорить. Марина прекрасна, но растиражирована до пошлости. А здесь ни грамма пошлости, как ни грамма тиражирования…

Мне не понравилось, что меня обсуждают как вещь. Зато очень успокоило, что они спокойно меня обсуждают как вещь — признак отсутствия скрытых мотивов. К моему удивлению, меня не увели в какую-нибудь студию с бархатными драпировками, а Гордей, как к нему обращался Артем, начал перетаскивать осветительные приборы прямо в пустующий ресторан — в этом, оказывается, была основная концепция: чтобы интерьер попадал в кадр и создавал ощущение присутствия модели прямо здесь или возврата в прошлое к ней. Все эти мероприятия окончательно убедили меня в том, что я не зря согласилась на сессию — ничего непотребного в ней не подразумевалось. Через несколько минут появилась и помощница Гордея, она с тем же сосредоточенным видом осмотрела меня, затем побежала за нарядами. Она же и прической занялась, про макияж никто не заикался — по задумке «гения» лицо не должно попадать в кадр, или черты будут затемнены, что меня полностью устраивало.

Помощница Аллочка увела меня в смежную комнату и там вырядила в несуразное короткое платье на корсете, попыталась присобачить шляпку, но потом нервно откинула ее. Зато волосы залакированными локонами преобразили меня до неузнаваемости. Она удовлетворенно хмыкнула и так же молча и беспардонно вытолкнула обратно в ресторан.

Зажатая и нервничающая, я принимала на стуле те позы, которые криками требовал Гордей. Он сделал по меньшей мере сотню снимков, но становился все более недовольным:

— Не то, не то! Икры хороши, но мы не можем хватать только икры, Саныч! — Он ни разу не назвал меня по имени, а оперировал лишь частями моего тела.

Артем не уходил из зала, наблюдая за действом почти безучастно, а голос подавал только тогда, когда к нему обращались:

— Хватай что можешь, Гордей.

— А я ничего не могу! — истерично вопил фотограф. — Я как будто мертвую невесту Буратино фотографирую! Подайте мне Марину!

— Марина в Париже, — спокойно отреагировал Артем и обратился ко мне: — Лиля, кажется, нам тонко намекают, что ты слишком зажата.

— Зажата?! — вместо меня визжал фотограф. — Ее силой сюда приволокли, вытащив из-под Буратино? Деревянная девочка, очнись! Где твои изгибы, где чувственность? Ты там вообще хоть дышишь?

Он откинул камеру на стол и подлетел ко мне, нервно стягивая с плеча ткань. Оголил плечо, за него же схватил и дернул, как если бы собирался меня разбудить. Но потом замер и провел пальцами по шее, отошел на пару шагов и взглянул иначе.