Вранг пытался остановить Морая, но одного тычка в живот ему стало достаточно, чтобы устраниться и скрыться за ящиками марготских трофеев.
А Морай наклонился к сестре. Его глаза были тёмные, как два оникса, что поглощали свет.
— Держите ей челюсть, — оборонил он.
— Ты-ы-ы… — заплакала Мальтара, но так и не нашлась, что сказать. Солдаты Мора в чёрной чешуйчатой броне беспрекословно подчинились. Крепкие пальцы стиснули подбородок и шею, разжали ей рот — и Морай, надев сухую перчатку, вытянул её язык под лезвие кинжала.
Она зажмурилась, не противясь. Боль пронзила её. Рот наполнился горячей солёной кровью. Но она нашла в себе силы открыть глаза — и не увидела ни куска в его руках.
— Будешь теперь, как змея, с раздвоенным, — усмехнулся Морай. — Шипящий родич дракона, что вечно плюётся ядом.
***
Обтерев руки о штаны, а кинжал — о штору, Морай отправился на конюшню. Лакей услужливо подал ему жеребца. Но, окинув уздечку быстрым взглядом, маргот заметил перекрученный щёчный ремень.
— Если у тебя такие кривые руки, учись пользоваться ногами, — рявкнул Морай на лакея. Он был на взводе из-за Мальтары, но не позволил себе выместить на ней всю ярость.
«Она моя сестра, пускай и идиотка».
Зато лакей ему дорог не был. Он велел Риязу отсечь нерадивому слуге кисти на заднем дворе. Пока гвардия волокла его, захлёбывающегося слезами и криками, Морай сам перестегнул ремень.
От каждого его прикосновения конь вздрагивал и всхрапывал, кося чёрным оком. Морая раздражало и это. Но, когда донёсся звучный удар топора, что претворял приговор лакею, ему полегчало.
«Что ни говори, ярость находит выход лишь в чужой крови».
Наученный горьким опытом, жеребец сдерживал свой страх и лишь прижимал уши. Морай вывел его на двор, запрыгнул в седло, и, не спуская стремян, так поскакал до магистрата — это было недалеко.
«У моего меча есть имя, но у коня — нет», — думал Морай, проезжая по опалённой площади Божьей Милости. — «Я даже не уверен, один ли это конь, или конюхи чередуют их для меня».
Когда он подъехал к магистрату, из распахнутых дверей выбежала добрая дюжина серых гусей. Маргот спешился. Одна из дьявольских птиц вдруг разинула на него пасть и зашипела, намереваясь укусить его за штанину.
Морай пнул гуся, но зря: его и без того больная ступня чуть не хрустнула о тяжеленную тушу. И тут, как по команде, вся стая набросилась на него. Воздух наполнился грозными гусиными криками.
— Идиоты! Кыш! Кыш! — завизжал их хозяин, городской канцлер Дурик. Стая тут же бросилась врассыпную, оставив маргота всего в перьях.
Дурик выбежал к нему и упал перед ним ниц. Бубенчики зазвенели на его шутовском колпаке.
— Маргот, великий маргот! Право слово, вопреки моему указу, гуси не распознают первых лиц Альтары! Всех их на плаху, всех!