Бронзовая Жница

22
18
20
22
24
26
28
30

Он бился головой о мостовую, покуда другие канцелярские выглядывали из дверей и испуганно прятались, стоило им заметить лорда Тарцеваля.

Рука Морая сама сомкнулась на рукояти меча, но… пальцы расслабились, и он усмехнулся.

— Может, и распознают, — проворчал маргот. — Просто имеют мятежные политические взгляды.

— Тогда — на виселицу!

— Да брось, вставай уже, — и Морай пихнул его сапогом, чтобы Дурик вскочил.

Дурик был дурачком с детства. С малых лет он носил звенящие бубенцами разноцветные одежды. Когда он заступил на службу к марготу, ему было всего лет тринадцать. Теперь же он стал закоренелым комедиантом и законотворцем, что, впрочем, было одним и тем же.

У него были маленькие крысиные глазки, маленький нос, но огромный лягушачий рот. И он никогда не улыбался. Не было человека в городе серьёзнее, чем канцлер Дурик.

Он кинул зверский взгляд на гогочущую серую стаю, что рассыпалась по площади. Будто дрессировщик на своих диких львов.

— Зачем тебе в магистрате гуси? — не выдержал Морай.

— Они сторожат, — со знанием дела ответил Дурик. — Враги государства вечно лезут в мои секретные документы и законопроекты! Прикармливают собак, подкупают сторожей! Но гуси… их боятся все.

И он, кланяясь на каждом шагу, устремился вверх по крыльцу. Перед марготом распахнулись ворота магистрата.

Старинное здание, построенное в первый же год правления маргота Минорая, уцелело после многочисленных пожаров благодаря тому, что было воздвигнуто из каменных кирпичей. Внутри имелась недурная отделка с паркетом и дубовыми балюстрадами, что разграничивали рабочие пространства канцеляристов. Но нынче весь пол был уделан перьями и птичьим помётом, а в воздухе стоял запах жжёной карамели.

Все писари и служащие вскакивали и падали лбами прямо в испачканный паркет.

— Прогресс твоих усилий налицо, — признал Морай и осмотрелся. В тяжёлых золотых рамах повсюду висели его собственные портреты, где он был изображён с сияющими, будто рыжая луна, длинными волосами, и светлыми глазами. На всяком портрете позади него имелся чёрный силуэт дракона, и на многих он держал в руке свой легендарный Судьболом.

Правда, размещение правительственного лика в таком балагане можно было считать в своём роде оскорблением. Как в борделях.

— Спасибо, добрый маргот, — проговорил Дурик, качая головой. — Право слово, сколько добрых слов я слышу от вас всякий раз. Столько не говорил мне никто, меня вырастили сущие звери; но даже зверю можно привить понимание; а человека не научить доброте, если внутри у него птичий помёт. Я-то знаю и зверей, и людей…

«Не помню, откуда именно он взялся», — нахмурил лоб Морай. — «Но у меня служит смолоду. Прибежал откуда-то с побережья; то ли убил кого, то ли ложно его обвинили, то ли вовсе из дома по малолетству выперли, но кукуха у него поехала. Однако нет-нет да и проскакивает у него что-то про то, что он рос чуть ли не в мангровом лесу в семействе гамадрилов».

Морай не успел об этом спросить, потому что Дурик на цыпочках проскакал к двери в зал заседаний и открыл её — и оттуда пышным салютом выскочило два разноцветных петуха.

— Ай-ай! — взвизгнул шут и едва отбился от них. — А это — настоящие драконы! Не признают хозяев и презирают людей! Я назвал их Мордепал и Сакраал!

— Как родителей Скары? — усмехнулся Морай. — И что охраняют петухи?