«Я потерял возможность быть доахаром, расстался с мечтой потомка Кантагара и отпустил Наали. Хоть бы не пришлось отпускать и её».
***
После казни Морая Эйра возвратилась в «Дом культуры». Она старалась улыбаться, но в душе её безостановочно кровоточила рана, нанесённая ей зрелищем убитого маргота. Она повторяла себе снова и снова, что теперь он ничем не терзается и не мучится. Но всё равно вспоминала его пылающую душу и бессильно протянутые к нему персты Бога Горя.
Что если он не нашёл свой путь к вратам Схаала? Или был отвергнут им? Отчего Бог Горя так жаждал получить его душу — и не повредила ли ему просьба оставить Скару?
Госпожа Грация милостиво позволила ей ненадолго задержаться в «Доме». Хотя и подметила, что Эйре следует как можно скорее уехать туда, где её не знают, как куртизанку Морая. Эйра покивала на это и удалилась в свою комнату с цсолтигским убранством, где легла спать прямо посреди дня.
В тот день гости не явились на порог Почтенной. Даже Чаркат стоял не на крыльце, как обычно; а внутри, за дверью. И тревожно таращился в глазок. Снаружи слышались беспрестанная брань, ругань, крики и грохот копыт рыцарских лошадей. Бреза пылала и кровоточила, и все куртизанки попрятались по своим комнатам, подавленные.
Наутро Грация выгнала их всех на завтрак. Она велела им прихорашиваться как обычно. Но в комнату Эйры и Артистки она стучать не стала. И они проснулись в относительном спокойствии: подавленная Бронзовая Жница и юная рыжая девочка.
Артистка наблюдала за тем, как Эйра расчёсывает свои длинные палисандрово-чёрные пряди, блестящие, как норковый мех. И ждала своей очереди на расчёску.
— Жница, — тихонько позвала она девушку. И поставила пуфик рядом с ней, чтобы сесть поближе. — Почему все грустят? Разве все не хотели, чтобы умер маргот? Добрый правитель сделает нашу долину лучше.
— Все боятся, моя хорошая, — отвечала Эйра. Рука привычно потянулась к флакону с розовым маслом. Обычно она наносила это масло на расчёску, чтобы волосы блестели ярче и ароматно пахли. Но одёрнула себя и не стала.
— Чего боятся?
— Боятся того, что будет. Новый правитель может быть милостивым, а может быть и суровым. Узнать сразу не получится. Все будут осторожны и осмотрительны ещё очень долго, прежде чем станет понятно.
— Но ты не боишься. Ты грустишь. Ты плакала ночью.
Эйра вздохнула и улыбнулась. Оросив слезами свою льняную подушку, она выплакала всё то, о чём молчала. И то, о чём не могла даже думать.
Ведь у неё был только один супруг, и другого быть не могло. Поэтому эти муки следовало оставить позади как можно скорее.
— Я буду скучать по нему, — призналась она. Артистка, как рыжий ангел бордельного убранства, смотрела на неё сосредоточенно и располагала к искренности. — Он был правителем, которого следует ненавидеть всякому в Брезе. Но было у него и то, что он ценил превыше всего — его дракон. И с ним он раскрывался, как прекрасный цветок на солнце, и вызывал восхищение. И понимание. Я ведь тоже…
«…привержена тому, что далеко от людского. Но не в вышине, не в небе под звёздами; а в толще земли и на глубине могил».
— …словом, я успела узнать его поближе, а терять тех, кого знаешь, всегда тяжело.
— Тебя пустят попрощаться с ним на похоронах? — невинно спросила Артистка. — Или тебе лучше больше не появляться там?
Эйра не успела ответить «разумеется, не пустят». Дверь скрипнула. Внутрь сунулась украшенная завитушками голова Грации.