Бронзовая Жница

22
18
20
22
24
26
28
30

«Хотел подсунуть мне дочь, которую сам же в малолетстве испортил, а потом так смертельно обиделся на то, что я не оценил».

Четыре года назад Куолли уехал в Маят, ища там новые связи — или, по слухам, жениха для дочери Халисы, которую доселе упорно предлагал Мораю. Морай воспринял это как оскорбление и измену. С лёгкой руки он отдал Халису на растерзание собственному городу.

Куолли уехал, но его сильные связи в городе и за его пределами остались. Он заслужил влияние среди вооружённых контрабандистов и различных банд; и поэтому так или иначе он пересекался с делами Мавлюда и самого Морая. Куолли намеренно саботировал множество сделок. Приходя обсудить добычу, брезарские контрабандисты нарывались на засаду, умирали и дарили своё золото предприимчивым людям Куолли. Так на несостоявшихся переговорах был убит старший сын Мавлюда: его смуглую голову засунули в ящик и выслали отцу.

Мавлюд рвал и метал. Но люди Куолли хорошо заметали следы.

Дошло до того, что розовый джин, однажды поданный к столу Морая, имел на себе бумажку: «За Халису». Морай велел выпороть в кровь кравчего и наказал Мальтару — и сам взялся отсекать вездесущие руки Куолли. Он объявил расправу над каждым, кто посмел чем-то посодействовать контрабандистам Куолли. Покупка чего-либо из в лавках его сбытчиков тоже считалась содействием.

Трое, привязанные на площади, были из тех, что взяли с рук старинные украшения. Лавочник позже был признан доверенным Куолли и обезглавлен лично марготом, а эти трое за неразборчивость оказались привязаны на площади.

Морая не волновало, как покупатель должен был узнать, кто привёз в город товар.

«Любой, кто отоварился чем-то из-под полы людей Куолли, поддерживает моего врага в моём же городе», — объявил Морай лунаром ранее. С тех пор люди стали бояться городских лавочек ещё больше, а столбы на площади достигли сотни штук.

Морай дёрнул бровью, возвращая себя с небес на землю. Треск пылающего триконха дивной музыкой звучал над ухом. Марготу хотелось, чтобы и нобель оказался в этом огне.

«Он мечтал о внуках голубой крови, но получит только снятую с себя голубую кожу».

Ещё раз смерив взглядом троих, маргот щёлкнул пальцами и подозвал к себе ближайшего гвардейца с алебардой. Затем указательным пальцем рассёк силуэты привязанных поперёк. Тот понял и развернулся к осуждённым, готовый исполнить свою роль палача и кормильца крыс. А сам маргот пришпорил скакуна и помчал по скалистой дороге мимо Лордских Склепов вверх, к пещере Скары.

Жеребец заблаговременно начал всхрапывать и пританцовывать, не желая приближаться к логову чудовища. Но Морай вытащил Судьболом и плашмя ударил его по крупу. Тогда тот рванулся вперёд, будто ужаленный.

От Покоя до обиталища Скары галопом было от силы минут десять. Розовое солнце серебрилось в тисовых иголках, рассветная роса блестела на траве. Вместе с новым днём начиналось новое завоевание.

Душа Морая пела вместе с жаворонками.

Он спрыгнул с коня незадолго до того, как показалась дыра в горе, потому что та пугала скакуна чуть ли не до обмороков. Маргот пнул его напоследок, и тот помчался обратно в Покой — только подковы сверкали.

А сам Морай быстро зашагал к мрачному зеву пещеры.

Когда его отец, Минорай, обосновался в этой долине, он первым делом велел подыскать подходящую пещеру рядом с замком и расширить её для растущего дракона. Этот грот стал наилучшим вариантом. В него не попадал свет, а эхо шагов терялось в покрове из множества людских останков.

Морай шагнул во мрак. Этот спуск он знал наизусть; он прошёл бы здесь хоть с завязанными глазами, обойдя каждую ямку и рытвину. Под сапогами захрустели первые косточки. Из грота пахнуло дымом; и внутри заворочалось, загудело его самое родное существо.

Не скрывая счастливой улыбки, маргот пошёл на звук. Крыло свистнуло над ним. Блеснул в полумраке красно-рыжий глаз. И Морай, ловко балансируя на сплющенных останках и черепах, взобрался выше по куче.

Если б кто увидел его сейчас — не узнал бы. Его лицо сияло несказанным счастьем.