— Сакраала пробудил Мордепал, который стал его парой. Он возжёг его своим пламенем; такое уже случалось в истории, когда один из драконов, яркий, могучий и пылкий, был способен передать часть своего тепла сородичу. И тем самым он заставлял его проснуться.
— Это редкий феномен большой любви между ними. А может, магия, — согласился Миссар.
— Но вот что я подумал: со Скарой ведь было так же. Он был в болезненной, смертельной спячке; и когда Мор явился к нему…
— О-о, милорд, не думаю, что это может быть возможно между человеком и драконом. Человек себя-то согреть не способен — не то что крылатого зверя. И не думаю, что стоит приписывать врагу такое могущество.
— Однако, сколь бы мерзок он ни был, никто не будет отрицать — между ними есть необыкновенная связь! Если бы дракона можно было пробудить, запалив вокруг него пламя, это одно; но ведь им требуется другое. Намерение, сила… любовь? О понимании меж Скарой и Мором ходят легенды, и…
— И всё же легендам следует утихать, когда речь о том, чтобы превозносить преступника, — скрипнул зубами Миссар. Он не понимал, что Вранальга интересует совсем не Мор — а природа его лётного брака.
— Но как по-вашему — неужели совсем невозможно, чтобы человек, перестав быть человеком по натуре своей, стал бы настолько подобен дракону, чтобы…?
«Маленький, но такой упорный», — подумала Ланита с нежностью и некоторым смущением. Она отошла к дверному проёму, чтобы не подслушивать их беседу. — «Будущая надежда Рэйки. Может, диатр Леонгель когда-нибудь предложит нам обручить с ним свою дочь».
Диатр Леонгель запомнился ей на всю жизнь. В детстве Ланита бывала в Мелиное. Город средь мангровых лесов на великой реке Тиванде был прекрасен. Но его правитель уже и десять лет назад казался слишком старым.
У него было тяжёлое, оплывшее лицо; тёмно-серая борода; затуманенный взгляд; и съехавшая набок старинная корона из серебра и золота, изображающая переплетённых драконов. Он выглядел пожухлым деревом среди цветущих придворных под высокими сводами королевского дворца.
Ему было тяжело ходить, и однажды, когда он споткнулся, юная Ланита поддержала его, ибо оказалась рядом. Старый диатр потрепал её по волосам и улыбнулся. За это её приметили при дворе и назвали Голубкой из Арракиса.
Она могла бы стать невестой его тогда ещё совсем маленького сына. Теперь она была бы принцессой-диатриссой…
…но отец решил иначе.
Да что отец — сама жизнь решила иначе. Она стала женой Вранга, чтобы подтвердить его претензию на Брезу. Она была вынуждена принимать его милость и быть ему благодарной за то, что он позволял ей быть с Миссаром.
Она поклялась ему у алтаря, одетая в белое, как положено Голубке из Арракиса. И она была леди, а значит, держала свои клятвы.
Даже если она ненавидела то, что он появился в её жизни, она с супружеской кротостью демонстрировала лишь любовь. И надеялась верить в неё и сама. Она убеждала себя хотя бы политическими причинами: ведь если не он, марготом будет считаться Морай.
Но нынче было не время думать об этом. Пускай Мор жил в мыслях всех жителей Арракиса уже более десяти лет, и даже Вранальг вырос с его именем на устах; нынче решалось другое. Будущее.
Ланита миновала свои покои. Прошла по освещённому люстрами коридору. И шагнула в опочивальню своего брата Каскара.
Марпринц возлежал на огромной постели под балдахином.
«Альтарский кандидат» был уже совсем не тем славным марпринцем, что когда-то. Лицо у него было уже не белое, а скорее серое. Весь покрытый капельками пота, он тяжело дышал. День за днём он боролся за жизнь, но, как утверждали врачи, злая болезнь даже после отнятия ноги не покидала его тело. В воздухе пахло спиртом и куркумой.