Бронзовая Жница

22
18
20
22
24
26
28
30

В тепле её рук Морай неожиданно ослаб. Он больше не хотел бороться и решать, бросать вызов суверенам и богам. Он отпустил свою судьбу. Перестал желать ею управлять, передал её в чёрные руки жрицы.

— Эйра, — шепнул он ей в плечо. — Утром здесь будут Астралинги. Меня возьмут под стражу, и не далее как на закате кузен покончит со мной.

Её пальцы продолжали приглаживать белые пряди.

— Да, Морай.

— Но сейчас, с тобой, я не столь уверен, — молвил он и закрыл глаза, наслаждаясь её лаской. — Ведь я ещё мог бы защититься — или бежать. Мне ничего на свете не надо, и я ничего не хочу. Однако, раз жизнь — столь редкий дар… Я не стану распоряжаться ею столь огульно. Поэтому я прошу совета. Жить ли мне, Эйра?

Жрица обняла его крепче. Щека прижалась к щеке. Они согревали друг друга, и сердца их бились одновременно.

Она сделала трепетный вдох и стиснула его в своих руках, будто сокровище. Отзвучало несколько пустых секунд.

— Тебе пора умереть, Морай, — прошептала она.

И последний луч надежды, что освещал тёмное дно его души, погас. Он кивнул и спрятал лицо в её волосах.

«Ты права», — подумал он. — «И честна. За это я тебя и люблю».

Он погладил её по спине, успокаивая её порывистые вздохи.

— Не плачь, — молвил он ей на ухо. — Ты же знаешь…

— Д-да, — справляясь с собой, отвечала Эйра. Но слёзы всё же побежали у неё по щекам. — У Схаала никто не мучится и не терзается. Когда ты явишься к нему, всё будет хорошо.

Они прижались друг к другу вновь, маргот и схаалитка. Всё труднее им было согреться на ночном ветру.

Где-то там, в городе, начался переполох. Убегали, бросая свои посты, беглые дворяне и разыскиваемые преступники. Работорговцы, кляня слабость Морая всем на свете, распускали свой товар. Словно раздавленный муравейник, шумела и суетилась Бреза, оставляя лишь растерянных солдат и замирающих от страха простолюдин.

Но здесь, на балконе, было тихо.

Замёрзнув совсем, они всё-таки пошли обратно в спальню. Морай откупорил белого вина и разлил его по кубкам. Они выпили — и им стало легче. Сидя рядом под одним одеялом, они находили особый шарм в том, чтобы отдыхать вот так, пока пылал, кажется, весь мир.

«Я могла бы любить тебя», — говорил её тёмный взгляд.

«И я мог бы любить тебя тоже», — отвечали его алые глаза.

Но оба они были отданы истинной любви. Он жил лишь памятью о своём лётном супруге; а она сквозь тернии всех сомнений всё равно оставалась верна только тёмному жениху.