Но снова и снова решимость Жницы наполняла её руки.
Она избранница добрейшего бога. Она — могильный ворон, парящий в небе. И крик её — крик дракона.
Ветер трепал волосы и смешивал их с гривой. Они со Скарой соединились в единую чёрную тень, блистающую в огнях города ослепительной чернотой. С утробным рёвом дракон пронёсся над Брезаром. Чёрным коршуном обвёл весь контур построек. Поведя крылом, скользнул ниже — и вынырнул вновь, размяв лапы прямо над магистратом.
В этом краю не осталось триконха, чтобы бить в колокол. Поэтому стали бить в вёдра. Вспыхивали новые и новые огни. Они стягивались воедино; и в единственном глазу зверя отражались созвездием ужаса.
Угольные крыла вновь и вновь выскальзывали из тучи и исчезали в них. Парящий владыка Долины Смерти лениво реял то над крышами, то в вышине. Дождь барабанил по его чешуе и соскальзывал с длинных пальцев. Но дракон торжественно улыбался длинной зубастой пастью. И сверху Эйре казалось, что улыбка косится налево.
Сильные руки помогали девушке держаться на спине Скары. И всё же это было очень непросто. Ботинки постоянно соскальзывали с намокших роговых отростков, мокрая грива лезла в глаза, и гудящий ветер поддавал то слева, то сбоку, а то и сверху, постоянно держа в напряжении.
Но она старалась. Меж ними не было бессловесного единения; однако была некая общая идея.
И они оба услаждались ей, пугая город чёрной тенью.
«Смотрите, как велик Схаал», — бушевало в Эйре. — «Ликуйте, ибо он обращает смерть. И бойтесь, ибо его великолепие колоссально!»
Она не могла видеть, но догадывалась, какой внизу был переполох. Будто кошка сунула лапу в полное птенцов гнездо. Строились паладины, носились адъютанты, сбегались в подвалы горожане и знать. Вздымались к небу баллисты-скорпионы и вздёргивались по команде арбалеты.
Город блестел и морщился от дождя, грязь текла по брусчатым улицам, и рокот небесных вод просеивался через дырявые крылья.
Но взгляд зверя был безмятежен. Он видел врагов под своими лапами, свешивал длинную шею и всматривался в знамёна.
И не делал ничего.
Зачем ему была нужна битва, если он бился все эти годы для Морая? Если ради его восторга и жадности разносил орудия и сжигал форты? Если ради его блестящих глаз и тёплых рук исполнял любые поручения, словно оруженосец?
Они ловили желания друг друга ещё до того, как те возникали в уме. Пока Морай думал, что кровавыми битвами делает Скару счастливым, Скара думал то же самое про него. И оттого он раскрывал свою широкую грудь и расправлял крылья над тисами, чтобы выпрыгивать в небо вновь и вновь — не потому что хотел драки, а потому что хотел сделать своего супруга счастливым.
Лишь это разжигало в нём огонь. Но сколько дней Морай был несчастен, думая о судьбе Скары? Сколько дней этот костёр медленно гас, осознавая, что не может разгореться вновь — потому что Скара был бессилен бороться со Схаалом?
В конце концов дракон больше не мог делать то, ради чего жил. Он умер. Умер и Морай.
А что теперь?
Тишина, шипение и щёлканье внутри. Совсем не похожее на огонь.
Теперь он был равнодушен и даже спокоен.