Бронзовая Жница

22
18
20
22
24
26
28
30

Его липкая рука полезла Эйре под юбку. И, когда он завозился с завязками своих штанов, Эйра одним движением извлекла костяной кинжал из рукава и воткнула ему в глаз.

Она не жалела таких, как он. Всему была своя цена. И если они не платили её, она взималась с них многократно.

«Если бы я задержалась тут, развела костёр…» — подумала она. Но отогнала от себя ленивые мысли об отдыхе. — «Пусть покормятся гьеналы и черви».

Нужно было идти.

Кладбище располагалось в значительном отдалении от Кирабо и других деревень. Эйре пришлось двигаться около трёх часов. И за ней поодаль следовали, хрустя ветками, любопытные гьеналы. Эйра специально не смотрела на них, не желая увидеть какого-нибудь здорового и горбатого.

«Те самые дети Шакали, конечно, всего лишь местная легенда; но я своими глазами видела следы, что больше следов копыт».

Погост находился посреди безмятежного леса. Кузнечики стрекотали, прыгая с камня на камень. Едва различимые очертания статуй ангелов и драконов проклёвывались через мох.

«Какое дивное место!» — подумала Эйра. Она оперлась о лопату и с улыбкой потёрла взмокший лоб.

Здесь пахло зверобоем и душистыми целебными травами. На могилах расцветали примулы, и жизнь с нежностью оплетала символы смерти, словно баюкая давно умерших потомков Рэ-ей.

Эйра испытала благоговейный трепет. Она присела в траву, раскрыла свою тряпичную сумку, достала свечу и змееголовник.

Змееголовник был травой Разгала — Великого Змея, Бога-Зверя, первого дракона. Покровитель бурь, дикой животной воли и всего непредсказуемого и непонятного, это был бог, что давал силу необычным и порой забавным безумцам, а также гадалкам, знахарям и заклинателям змей. Это был самый мирской бог, и оттого столь же мало чтимый, сколь и Схаал. Его можно было видеть всякую ночь на небе: он рассекал ночной свод извивающейся полосой звёзд. Поэтому никто шибко не смущался поминать его.

«Под Разгалом», — говорили влюблённые, подразумевая ночь, в которую встретятся. Или «когда Разгала станет видно» — потому что река из звёзд проступала на небе не ранее полуночи, когда становилось достаточно темно.

Разгала изображали как змея или как дракона. Легенда о его происхождении гласила, что он был первым в первейшей драконьей стае, что когда-либо бороздила просторы Первозданной Тьмы. Он раньше всех выпорхнул в вековечный мрак — и принял на себя его первый удар. Тьма до того глубоко проникла в него, что с тех пор не мог возжечь в себе ни малейшего огонька. Его внутреннее пламя погасло навсегда. Лишь его последующие братья и сёстры, другие драконы, стали теми королями неба, которых нынче так чтили.

Но Разгал оставался среди них мудрейшим и хитрейшим. Дракон без огня, он стал владыкой бурь и штормов, гроз и диких зверей. В какой-то степени его даже считали богом-саваймой, потому что он вобрал в себя Первозданную Тьму — а ту, как известно, населяла лишь жуткая нечисть.

От этого ритуалы Разгала и всё поклонение ему ходило так же близко к оккультным практикам, как и многие схаалитские церемонии. Однако ж они были куда ближе людям, ибо зачастую имели вполне человеческие запросы: чтобы пошёл дождь для хорошего урожая, чтобы умилостивился злобный конь, чтобы не куснула гадюка.

Привычность, утилитарность Разгала была и в том, что он покровительствовал путникам, морякам и травникам. А змееголовник — душистая травка с фиолетовыми цветочками — столь же часто использовалась и для добавления в чай, чтобы придать ему сладковатый запах, сколь и в ритуалах. У неё было простое назначение. Она давала человеку «звёздный нюх», то есть обостряла интуицию.

Раскидывая руны на столе, её нюхали гадалки; охотники, чтобы напасть на след, тоже растирали её под носом; и Эйра делала так же. Она слышала мертвецов и без этого, но лишь самых близких — и весьма тихо — поэтому она привыкла применять змееголовник так же, как и любые другие люди или жрецы, которым требовался обострённый звёздный нюх на ближайшее время.

Здесь, на старом погосте, это была необходимость.

Как правило она общалась с обывателями, многие из которых были младше неё на день своей смерти. Но здесь возлежали люди, почившие около двух веков назад, и эта мысль волновала её.

«Если кто-то из них остался неупокоен, значит, у него наверняка будет сложная просьба, но отказаться будет нельзя».