Абонент снова в сети

Хоть я и знал, что в смерти друга не всё так чисто, как ранее мною предполагалось, слова Зубцина заставили напрячься. Под предлогом признания патологоанатом явно имел в виду неназваные результаты вскрытия тела Романа, но сам факт того, что вот-вот эту тайну суждено узнать и мне, пугал. Каким образом смерть настигла Романа Ильжевского, если в момент его обнаружения на трупе мы не застали ни одного физического повреждения? Ни капель крови на одежде, ни синяков на шее, свидетельствовавших об удушении. Разве что…

– О таких вещах не принято говорить на лестничной площадке, – произнёс Зубцин. Голос его эхом раскатился по пустующим этажам. – Может, пройдём ко мне домой.

Я согласился и проследовал за патологоанатомом, захлопнув по его просьбе за собой дверь.

Квартира Зубцинов была двухкомнатной с приятными глазу бледно-персиковыми обоями. По левую сторону от двери располагалась закрытая комната и, судя по отсутствию на двери стёклышка, ею была ванная. Далее по эту же сторону находилась кухня с виднеющимся в дверном проёме краем холодильника. В противоположном направлении оказалась комната с закрытой дверью, ближе к выходу – гостиная, куда Зубцин предложил мне пройти. По её обстановке, я понял, что проживающая здесь семья обладала таким редким умением вместить как можно больше мебели, затратив меньшее количество свободного пространства. И нельзя сказать, что комната обладала большими размахами. Нет, она была формой чуть вытянутого прямоугольника с выходившим на стояку окном, завешанным толстой шторой. У правой стены вместился гостиный гарнитур: множество нависших друг над другом полочек, державших на себе плотные ряды книг, вазочки, сувенирные безделушки, среди которых я заметил три гигантских ракушки, семейные фотографии в рамках и чёрт знает чего ещё, тумбочка, на которую поместили широкоэкранный телевизор «Элджи», DVD-плеер и коллекцию дисков, состоящую по большей части из детских мультфильмов, два навесных шкафчика, два широких шкафа по бокам необычно выглядевшей конструкции, и висевшее на одном из них зеркало. Туда же поместилось несколько цветочных горшков, плюшевые звери и бесконечное множество других предметов.

Патологоанатом предложил мне сесть на кресло, а сам же опустился на диван, накинутый покрывалом, бросив рядом с собой портфель. Похоже, что домашний уют благоприятно подействовал на него: напряжение постепенно спало, тело обмякло и… Только сейчас я заметил как сильно изменился он – будто бы постарел на несколько лет вперёд. Морщины на лице стали глубже, щеки обвисли, глаза запали, а под челюстью показался второй подбородок.

«Боже, – подумал я про себя, – как же сильно подействовал на него мой приход».

Пальцы Зубцина беспомощно теребили кончик коричневого галстука – того самого, потребовавшего на свой выбор двадцать минут.

– Вы уж извините за весь этот балаган устроенный мною, – тоскливо произнёс он, неотрывно глядя в пол. – Честное слово – не ожидал увидеть вас.

– Ничего страшного, – попытался я приободрить его. – Я прекрасно понимаю вашу позицию в тот момент.

– Но зачем? – вскинул Зубцин на меня свой взгляд. – Зачем вам понадобилось влезть в это дело?

– Я хочу знать правду.

– Правду?! – патологоанатом, похоже, не представлял такой причины. – Что именно натолкнуло вас на эту мысль? Почему вы усомнились в официальных результатах?

– Как бы вам сказать… – я задумался, подбирая нужные слова. Не мог же я рассказать ему о телефонном разговоре с Романом. – Звонок от одного человека убедил меня в этом.

Зубцин напрягся ещё сильнее.

– Кто? Кто этот человек? Я ведь никому ничего не говорил.

– Успокойтесь, – мягко произнёс я, – вы тут совсем не причём. Убеждённость звонившего человека в ложности причины смерти вызвало ваше молчание и не желание давать интервью по поводу вскрытия тела.

– Я никогда не даю публичные изъяснения по той или иной смерти, – насупился Зубцин. – Эта не та тема, в чьи подробности следует посвящать не имеющих ничего общего со случаем людей. Всё равно, что открыто говорить о чужих секретах, сокровенных тайнах, пусть те и не всегда морально чисто.

– Но в исключительно данном случае что-то ещё воздействовало на вас? – добавил я, думая, прежде всего о Виктории и о подвластных ей деньгах. Никто не отрицал возможного подкупа Зубцина – взятку за хранение молчания.

– Если в вашем уме имеются касающиеся моей репутации мысли – пожалуйста, не нужно скрывать их, – он тяжело вздохнул. – Мне понятен ваш намёк, и вот что я скажу: вы абсолютно правы.

Меня вовсе не удивили раскаяния патологоанатома, ведь у меня были подозрения на счёт тёмных пятен на его репутации, посаженых относительно недавно. Разве может человек – существо очерненное пороками собственных желаний и выработанными в современном мире опустившимися ниже животного уровня инстинктами, устоять в непреклонной позиции, не лишиться благородных принципов, наблюдая почти у самого носа пачку наверняка красных купюр? Да ещё тех, для получения которых нужно лишь вытянуть руку и забыть о причинах и последствиях. Конечно, нет. А разве Зубцин Григорий Анатольевич отличался от людей с вышеперечисленными житейскими качествами. Вряд-ли. «Даже в самом пустом из самых пустых есть двойное дно» – пропел однажды неповторимый Эдмунд Шклярский, имея ввиду чемодан.