Абонент снова в сети

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я вовсе не виляю, – уставши пробубнил тот. – Наоборот – пытаюсь найти причины…

– Какие ещё причины? – спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.

Зубцин повернулся ко мне и медленно произнёс:

– Причины для убийства…

Ну, теперь никаких сомнений не оставалось, и я вопреки всем подсознательным сопротивлениям понимал это, ибо сам патологоанатом, имевший полноправный доступ к телу, пришёл к столь странно звучащему выводу. До последнего отказывался я верить, всячески отгонял невообразимую мысль, убеждал себя противопоставленными доводами, видя в то же время сквозь прозрачные отговорки ясный образ своего легкомыслия. Сейчас же недостающие элементы встали на свои места, и появившуюся картину произошедшего узрел мой взор.

– Да, убийство, – снова повторил Зубцин, кивая в такт сказанному, затем взглянул на меня, пытаясь определить мои ощущения.

Я же решил промолчать, опустив взгляд на серый шерстяной ковёр.

– Для вас кажется невероятным, верно?

– Как раз таки наоборот, – ответил я, подробно вспомнив вчерашний телефонный разговор. Не могу сказать, что рад этому. – Как его убили?

– Отравили, – сказал Зубцин так, словно ему приходилось говорить такое по нескольку раз в день.

Именно чего-то подобного я и ожидал: яд убивает тихо и незаметно, не оставляя после себя никаких видимых следов. В ту ночь их-то мы и не видели.

– Я приступил к вскрытию почти сразу же, как только Романа доставили в морг, – продолжал он. – В первую очередь осмотрел тело на наличие физических повреждений: синяков, ран и тому прочее. И знаете что? Кожа постепенно стала приобретать серый оттенок, что отчетливо виднелось на кончиках пальцев. Но мы не обратили на это особого внимания, ибо трупные пятна – обычный признак наступления смерти. Больше меня заинтересовали покрасневшие глаза. «Ничего, – говорю другим, – перед нами писатель – много умственной работы, мало физического отдыха». После этого санитары провели вскрытие тела и его осмотр, не давший точных результатов. Ткани органов также приобрели серость за счёт долгого отсутствия поступления кислорода – кислородного голодания. В желудке ничего подозрительного нет. Тогда я решил взять анализ крови из вены и провести лабораторную экспертизу, – тут патологоанатом умолк, не сводя с меня глаз.

– Ну? – поторопил я его, чувствуя давление напряжённой атмосферы. Чуть слабее я ощущал страх пред грядущим осознанием.

– Здесь самое интересное: в крови мы обнаружили содержание цианистого калия – самого смертельного неорганического яда. Вам что-нибудь известно о нём?

– Он похож на крупинки соли – бесцветные кристаллики, – произнёс я единственное известное мне.

– Точно. По сути, он и является солью – солью синильной кислоты. Очень опасная вещь: хорошо растворим в жидкости, за что и стал любимцем у многих преступных деятелей, желавших избавиться от неугодных или вставших на их пути, – Зубцин прокашлялся в кулак и сильнее надвинул очки на переносицу. – Тогда-то я и понял, что наш товарищ отравлен. Понимаете, этот яд не даёт возможности клеткам тканей получать из крови кислород, что в медицине имеет название гипоксии.

Вдруг я задумался: почему об отравлении известно только Зубцину, если во вскрытии принимали участие ещё и санитары? Намеренно ли он скрыл полученные результаты, или тот самый барьер передался им тоже. Я поспешил задать возникший вопрос своему собеседнику, на что и получил ответ:

– Видите ли, лаборатория находится вне морга, недалеко от него. Вам ведь уже известно о моей привычке оставлять любые сведения поступающих трупов недоступными для других персон. Из-за этого я решил ничего не говорить находящимся там врачам, сославшись на не точность полученных данные и необходимость более подробного осмотра внутренностей, – тут я заметил, как его руки задрожали. – Я покинул пятую КГБУЗ с твёрдым намерением поделиться любопытной информацией с коллегами. Но… – неожиданно голос Зубцина сорвался, а кожа побледнела, будто вспомнив об ужасном событии из того дня, – меня ожидал неприятный сюрприз.

Я попытался представить описанную им ситуацию, но в голову ничего кроме вчерашнего разговора не лезло. Хоть моё внимание и сконцентрировалось на не менее важном рассказе Зубцина, мысли витали вокруг того момента, когда Роман впервые сообщил о своём убийстве Викторией. Да, звучит до безумия странно, но ещё страннее были мои ощущения: неприятно вибрирующая боль наполнила собой голову, волнами обрушиваясь на неустанно работающий мозг, пытающийся каким-нибудь образом переварить полученную информацию и найти ей место в рядах нормальных дум. Плечи странно отяжелели, словно под тяжестью наваленного на них груза некой ответственности – ответственности за будущее. Всё сильнее крепло желание закончить разговор и убраться восвояси. Но следовало дослушать Зубцина до конца. Я понимал, что его рассказ приближается к самой сути, к самим причинам произошедшего, где наконец-таки раскроется роль Виктории, и, возможно, выявится её вина.

Далее Зубцин поведал мне о том, что у морга остановился незнакомый чёрный «джип» с тонированными стёклами, сверкающий хромированными деталями на солнце не хуже зеркальной поверхности. Достаточно было одного взгляда, дабы понять богатый статус его владельца – вряд ли простому пролетарию дозволено иметь такого зверя, на фоне которого «тойота» патологоанатома блекла, как маленькая травинка в луговом просторе. «Чего они здесь забыли» – задался он вопросом, заметив блеклое пятнышко физиономии водителя. Того к сожалению угадать не удалось – нацепил солнцезащитные очки. Зато по правую руку от него Зубцин увидел блондинку, внимательно наблюдавшую за ним. «Неужели это Виктория Ильжевская?» – удивился он и покинул салон автомобиля, прихватив портфель с результатами анализа крови, валяющийся сейчас у его ноги. В это же время распахнулась дверь внедорожника, и блондинка, словно бабочка, соскочила с подножки и быстро направилась ему навстречу, не забывая об элегантности совершаемых движений.