Бабушка жила не с нами, а со своим младшим сыном, дядей Егором. Пожалуй, его женитьба и послужила поводом для раздела наших семей. Однако и после раздела бабушка продолжала ухаживать за нами. Особенно летом, в горячую пору сенокоса и уборки хлебов. Пока родители в поле, мы были с нею. Мы тогда, конечно, не понимали, как тяжело нянчиться пожилой женщине с шестерыми ребятишками.
А вот бабушка Анисья, несмотря на старость, справлялась с большой и шумной компанией, в которой старшим не было и шести лет. Но она умела так завлечь нас чем-нибудь, что при этом еще и сама умудрялась каким-нибудь делом заниматься. В ненастные дни, бывало, расстелет половики, старые одеяла, балахоны, кафтаны и пускает нас ползать. При этом за каждым младшим закрепит старшего. И не как попало, а зная, кто к кому тянется. Набросает нам всяких безделушек, и возимся мы себе на утешение. А она тем временем, качая в люльке самого малого ребенка ногой, рукой еще что-то да делает по хозяйству. Чаще всего прядет, шьет, плетет из бересты. Если же погода позволяет — выводит всех на улицу.
Воспитываясь в единой семье под влиянием бабушки, мы так подружились со своими двоюродными братьями и сестрами, детьми дяди Егора и тети Дарьи, что и поныне считаем их за родных.
Как бы хотелось, хотя бы во сне, вернуться в детство! Но детство почему-то никогда не снится. А вот война снится очень часто. Многое забылось из детской жизни. Но вот бабушка Анисья всегда перед глазами. И сейчас, когда я пишу эти строчки, она, худенькая, улыбчивая, будто сидит передо мной и хочет спросить: «Что ты, внучок, все колотишь на своей машинке?» Интересно, если бы она узнала, что бы она мне ответила? Может, сказала бы: «К чему ты все это ворошишь? Кому это нужно?» А может быть, благословила бы, сказав: «Давай пиши, пиши, пусть, внучок, люди знают о вепсах, людях, которым хотя и жилось в прошлом очень трудно, но они всегда оставались честными и преданными братству…»
После обеда пошел дождик, и я остался в избе. Мама присела ко мне на диван со стареньким пальто и ножницами стала резать его на узкие лоскутки, которые потом мотала в клубки. Тут же и объяснила:
— Хочу осенью половики соткать. Самим-то уж, пожалуй, и не надо — наткали девки в прошлом году. Так, может, ты сколько заберешь, а то Коля, внук…
Мама всю жизнь думает о других. Я ни разу в жизни не слышал, чтобы она хоть заикнулась о том, что хочет себе что-нибудь купить или сшить. Только и слышишь: «Девкам-то надо бы справить по платью к празднику». Или: «У Коли-то сапоги, кажись, с открытыми носами, так что же вы сидите-то, али простудить парня-то решили?» А то услышишь и такое: «Грибы-то пока еще растут, так сбегали бы, девки, в лес, принесли бы по корзине. Лешка-то, поди, там на лесозаготовках ворочает, так и некогда самому-то собрать. Все бы литру какую взял у нас…»
— Вот так, сынок, всю жизнь, с тех пор как я очутилась в Нюрговичах, и кручусь, как колесо тележное. А удержалась я здесь, потому что бабушка Анисья ласковой ко мне оказалась.
Мастер
Мы с женой собрались в лес за грибами, а корзинок свободных не оказалось.
— Сплести, что ли? — задумался я вслух.
— Материала-то у тебя под руками нету, — возразила мать.
— Болото рядом. Сбегаю, принесу сосновый чурак, наделаю лучины… И тебе корзину сплету.
— Ну гляди…
Я вышел в сени, чтобы взять пилу и топор, и увидел у нашего крыльца деда Ваню, который держал на плечах целую вязанку корзинок.
— Терхвут, терхвут! — сказал он улыбаясь.
— Доброе утро… Зверь на ловца бежит, — радуюсь. — Продаете?
— А то чего же я их ношу?! Надо?
— Я бы взял парочку.
— Плати два рубля.
ebooksa