Варвар

— Не стоит так нервничать, Белоснежка, — одной рукой потянулся за мальчиком и пересадил его в свободное кресло. — Лучше сама поешь, — не мог не заметить, как Снежана напряглась всем телом, стоило ему коснуться пацана. — Не бойся, я не питаюсь детьми.

Поставил перед ним тарелку с кашей и протянул ложку.

— Бери.

Ребёнок осторожно протянул руку, взял ложку.

— Ешь, — кивнул на тарелку, и мальчик робко потянулся за кашей.

Снежана даже охнула.

— Он никогда сам не ел!

— Теперь будет. Ты тоже ешь.

Она опустила взгляд на свой рыбный стейк, вздохнула.

— Я не голодна, спасибо.

— Тогда переоденься. Тебе очень идёт гостиничный халат, но я привёз и другие вещи.

Ожидал, что снова начнёт капризничать, но Снежана молча поднялась, открыла один из пакетов и, вытащив оттуда первую попавшуюся одежду, скрылась в ванной.

Марат оглянулся на дверь, отрезал небольшой кусок мяса и положил его мелкому.

— Маме своей только не говори.

Пацан радостно схватил мясо, с наслаждением откусил. Уже через несколько секунд проглотил последний кусок, и Марат добавил ещё.

Хаджиеву никогда не приходилось нянчиться с детьми. Со своим не успел, а других не подвернулось. Да и нянька из Варвара — так себе. Но этот ребёнок забавный. Как зверушка.

Однако Марата интересовала больше его мама, а значит, парня надо бы отдать няньке и желательно поскорее, пока Снежана снова не начала скандалить. Он мог бы, разумеется, пресечь эти попытки, но при ребёнке воспитывать его мать… Как-то слишком уже. Даже для Хаджиева.

* * *

Схваченной впопыхах одеждой оказался брючный костюм. Бежевый, нежный, он так мне шёл, что не налюбоваться. И по размеру самое то. Такое ощущение, что с меня снимали мерки, пока спала. Но тут же вспомнила, как огромные ручищи Варвара сжимали мою талию, мяли грудь и ягодицы, исследовали каждый миллиметр, и сердце зашлось в приступе тахикардии.

Пытаясь унять нервную дрожь, вышла из ванной и, столкнувшись взглядом с Хаджиевым, застыла.

Поигрывая скулами, он рассматривал меня так, словно вот-вот собирался наброситься. Взгляд, и без того тёмный, в свете утреннего солнца казался ещё более мрачным, устрашающим.