Я покачал головой.
"Удивительно." — сказал он, глядя. — Значит, у тебя нет охотничьего ружья?
«Я никогда в жизни не стрелял из пистолета». Я сказал ему.
"Счет." — сказал он серьезно. «Тебе и мне придется совершить небольшое путешествие в один из этих октября к попрошайничеству. Ты не один из этих чертовых защитников прав животных, не так ли?»
"Разъем." Мэри предупредила из раковины.
"Нет." Я сказал ему, задаваясь вопросом, действительно ли он предлагает взять меня на охоту. Был ли это тот самый человек, который ворвался в мой дом в Новый год? «Полагаю, я никогда раньше не охотился, потому что мой папа никогда раньше не охотился.
Некому было показать мне, как это сделать. Я бы очень хотел научиться, если бы ты научил меня, — сказал я ему.
Он кивнул, улыбаясь. «Первое октября у вас бесплатно, приходите ко мне». Он сказал. «Мы купим вам винтовку и лицензию, и мы пойдем вверх. Я покажу вам, что это такое на самом деле».
«Это будет круто». Я ответил правдиво. «Я буду с нетерпением ждать этого».
«Мне кажется, ты на самом деле начинаешь нравиться маме и папе». Нина сказала мне, когда мы ехали в сторону центра города и здания театра.
"Ага." Я согласился, положив руку на ее нейлоновое колено. "Странно, не правда ли?"
«Они начинают видеть тебя так же, как я, Билл». Она сказала мне. «Особенно папа».
Я посмотрел на нее. "Я не собираюсь целовать его, не так ли?" Я попросил.
Она усмехнулась. "Кто знает?" Спросила она. «Может быть, он хорошо целуется. Он определенно делал это больше, чем я».
«Ну, может быть, мы сегодня вечером немного поиграем в догонялки». — лукаво предложил я.
"Может быть, мы будем." Она ответила так же лукаво.
Мы оба получили огромное удовольствие от игры. Нина, потому что она впервые увидела спектакль вживую, и потому что история была одновременно романтической и трагической, элементы, которые она любила в своем творчестве. Меня, потому что это был один из моих любимых спектаклей, и потому что я смотрел его с Топалом, русским евреем, сыгравшим роль в фильме, в роли главного героя, чего я никогда не видел в своей прошлой жизни. Актерская игра и пение были великолепны, и к концу у Нины по щекам текли слезы, когда евреи были изгнаны из своей деревни. Мне самой приходилось сдерживать слезы, несмотря на то, что я видел спектакль и фильм много раз до этого.
Мы присоединились к толпе, выходящей из театра, и направились к моей машине, идя рука об руку, рассказывая о том, что мы только что видели, пока шли. Нина говорила и говорила об истории, сюжете, игре, о волнении от просмотра вживую. Я был рад, что был там, чтобы поделиться с ней этим первым опытом, услышать ее реакцию на него.
Когда мы подошли к моему Датсуну, я открыл ей дверь, и она села. Ее юбка снова задралась, достигнув середины бедра. На этот раз не было отца, о котором нужно было думать, и мои глаза упивались видом ее ног, одетых в темный нейлон и чуть раздвинутых. Я чувствовал, как тепло распространяется по разным частям моего тела, когда я был свидетелем этого.
Нина увидела, куда я приклеил глаза, и улыбнулась, скромно одергивая юбку. — На что ВЫ смотрели? — дразняще спросила она.