Тяжелые сны

22
18
20
22
24
26
28
30

Ната присмирела и сверкнула глазами на Гомзина.

Мотовилов продолжал:

– Так вот я и скажу, что следовало бы вам осторожнее выбирать сотрудников. Нечего греха таить, не все способны быть хорошими товарищами. С иным нетрудно и впросак попасть, поверьте моей опытности. Вы не думайте, что я говорю что-нибудь такое, что бы я не мог повторить при ком угодно. Да-с. Я – человек прямой Смею думать, что недаром пользуюсь некоторым уважением. Личностей касаться я не буду, но считаю своим долгом предостеречь вас.

Логин нетерпеливо дергал черную тесьму пенсне. Неприязненное чувство к Мотовилову разгоралась, и внушительно-важная фигура старого лицемера становилась несносною. Сказал решительно:

– Шестов не способен ни на какое коварство – он молод, наивен и честен.

– Не только те хороши, кто молоды, – обидчиво заговорил Мотовилов, – но, как я уже имел честь вам объяснить, личностей я не трогаю и не навязываю никому своего мнения, – не смею: вы, может быть, изволите обладать большим знанием света и большим умом, – вам и книги в руки; а я говорю, как по моему, может быть, несовершенному разуму выходит, – и я говорю вообще.

Он раздраженно постукивал в такт словам тростью.

– А, вообще… Я думал… Впрочем, благодарен вам за ваши советы, – сухо сказал Логин.

«На сегодня будет!» – решил он, раскланялся и отправился домой.

Солнце зашло. Запад пылал, как лицо запыхавшегося от беготни ребенка. Восточная половина неба была залита нежно-алыми, лиловыми и палевыми оттенками. Воздух был тих и звучен. Грустная задумчивость разлита была в его светлом колыхании. Прозрачно мерцал вечер, и незаметно набегали сумерки. Влажная и сонная тишина стояла над рекою. Гладкие струи плескались о сырой песок берега с легким шепотом, словно нежные детские губы целовали мамины руки. Вдали, на берегу, радостно зажглась красная звездочка костра; там виднелась рыбачья лодка.

Логин спускался с вала и чувствовал, что его осеняет мирное, благостное настроение.

«Отчего?» – подумал с удивлением, и ответ – улыбка Анны затеплилась перед ним.

Как мог я досадовать на ее улыбку? Вот теперь она меня греет, и я несу в себе завет мира.

В мягком, прозрачном воздухе раздавалась песня. На Воробьинке, у самой воды, сидела компания оборванцев. Это они пели, и пели прекрасно.

Логин направился через остров: так ближе. Когда он перешел мост, от артели певцов отделился высокий детина в отрепьях, в опорках на босую ногу, и приблизился к Логину. Заговорил, обдал запахом сивухи. Старался придать хриплому голосу просительное выражение.

– Милостивый государь, осмелюсь вас обеспокоить. По лицу и по изяществу телодвижений ваших усматриваю, что вы – человек интеллигентный. Не откажите помочь людям тоже интеллигентным, людям из общества, но впавшим в несчастье и принужденным снискивать пропитание тяжелою землекопною работою.

Логин остановился и с удивлением рассматривал его. Сказал:

– Вы слишком красноречиво изъясняетесь.

– Проникаю в сокровенный смысл вашего замечания. Изволите намекать, что я того… заложил за галстук.

Детина щелкнул себя по тому месту, где некогда имел обыкновение носить галстук.