Но и тут расходились во мнениях старый Шаймурат и Ясави.
«Да разве мы сабантуями гордимся или женской красотой? — возмущался прямолинейный и резкий председатель. — У такой славы — воробьиные крылья, а слава Карасяя — бунтарская. Наши прадеды признавали своим царем Емельяна Пугачева. Сколько карасяйских джигитов пало в оренбургских степях! Сколько шло за Салаватом до последней схватки! Вот в чем наша слава, наша гордость!
Про гражданскую войну и говорить нечего: каждый третий мужчина служил у Чапаева, в его знаменитой двадцать пятой дивизии, или в партизанах за Советскую власть воевал».
В эту ночь Шаймурату не хочется думать о Ясави. Его долг охранять покой аула, все девяносто восемь домов, крытых тесом, с тремя окнами, выходящими на зеленую улицу. У каждого дома — палисадник, за огородами высятся березы или ольхи.
Старик усмехнулся, вспомнив причуды односельчан. Здесь не принято называть друг друга по фамилии, почти у всех есть меткие прозвища. Кто-то очень удачно подметил назойливость вдовы Хадичи и прозвал ее Мухой. За кузнецом Галлямом закрепилось прозвище Петушок. А самого Шаймурата за глаза величали Ангелом.
Старик улыбнулся: ничего не скажешь, правильно подметили. Безобидный и бездомный, как ангел…
Шаймурат как бы делал смотр всему селу.
В Карасяе все страстные наездники, даже дети. Самой любимой игрушкой у мальчишек считается кнут. Не такой, как у чабанов, сплетенный из мочала, а короткая плеть, скрученная из тонкой кожи. В шесть лет мальчик уже умеет ездить верхом, конечно, без седла. Кожаное плоское седло, украшенное безделушками, — это принадлежность женщин…
Из-под ног Шаймурата с визгом выскочила дворняжка.
— Фу, шайтан! — рассердился Шаймурат и замахнулся на нее палкой.
Мысль оборвалась. Он ускорил шаг.
Хотя и был Шаймурат непоседой, бездомным скитальцем, кажется, нынешний год он встречал ледоход в родном ауле. Река Белая представлялась ему живым существом.
— Как ты поживаешь? — здоровался он всякий раз, как спускался к реке.
Река глухо шуршала. Видно, обидно ей течь под таким толстым льдом.
— Да ты встряхнись хорошенько, и ледяная крыша сразу лопнет, — хрипло смеется старик, будто кашляет. — Непременно лопнет. Попробуй!
Шаймурат подходит к черной полынье и опускает в нее палку.
— А-ай-ай! — качает он головой, вытаскивая мокрую палку. — Как быстро ты набираешь силу!
Вода пока что не угрожала аулу, но все же надо подождать до утра.
Над Девичьей горой взошла луна и осветила фигуру старика. От буденовки на бревно упала причудливая тень. На ребрах льдин, на трещинах заиграл неверный свет.
Сиди, старик! В старину говорили: тот, кто умеет рассуждать, тот продлевает себе жизнь. Пусть будет так!