Тайна Моники Джонс

22
18
20
22
24
26
28
30

Не дав нам и слова сказать, Кэтрин резво обернулась к экрану и провела по нему тонким пальцем. Черный экран засветился красной перевернутой цифрой восемь, после чего ярко мигнул и погас. Щелчок, и со стальным скрежетом железные двери отъехали влево. Вход был открыт, перед нами зияла черная пустота туннеля, откуда веяло сыростью и затхлостью. Пыль медленно оседала на землю, мы с Моникой оторопело смотрели на Кэтрин.

– Поблагодарите потом, – запинающимся голосом ответила она.

Моника начала рыться в рюкзаке, куда предусмотрительно сложила фонарики. Кэтрин пару раз чихнула и сделала два медленных шага вперед, после чего обернулась, приглашающе кивнув на вход в шахты. Меня на долю секунды буквально парализовало от страха, но я почувствовала, как мои пальцы мягко сжала теплая ладонь. Я подняла затуманенный испугом взгляд на Монику, она задорно улыбнулась.

– Помнишь, как я однажды в детстве разбила папину любимую чашку, боялась идти домой и, не придумав ничего получше, прибежала к тебе? Ты повела меня назад и соврала отцу, что это твоя вина. Нас тогда не наказали. Считай, так будет и сегодня, нам повезет, все будет хорошо.

– А если там все же кто-то есть? Они могут сделать с нами что угодно!

– Тогда устроим нехилую драку в стиле Марвел. Или трусливо сбежим. Как карта ляжет.

Взяв меня за руку крепче, Моника пошла следом за Кэтрин, а я приказала себе не быть размазней, включила фонарик и чуточку храбрее засеменила рядом.

Туннель шахты был достаточно широким. Стараясь не думать о крысах, я внимательно оглядывалась вокруг и морщила нос от запаха плесени, гнили и застоявшейся где-то в глубине лабиринта воды. Справа и слева от нас были видны бесчисленные двери, одинаковые и безымянные, расположенные по обе стороны коридора в полуметре друг от друга. Отважно подергав пару ручек, мы пришли к выводу, что не сама шахта залита бетоном, как говорилось, а лишь комнаты – теперь они не выдадут чужие секреты. Мы продолжали погружение в сердце «Красного маяка»: потолок белел от паутины, в лучах фонарей танцевала пыль, казалось, что еще чуть-чуть – и рыхлая земля не выдержит и потолок обвалится, хороня нас вместе с местом, которого не должно быть. Метров через пятьдесят, когда мрак поглотил все вокруг, оставив только робкие лучи фонарей и призрачный дневной свет из открытого входа позади нас, стало ясно, что один обвал тут точно случился: мы стояли у тупика, проход дальше был плотно забит землей вперемешку с камнями.

Приглядевшись к последней двери справа от нас, на которой висел плакат, весь покрытый плесенью так, что ничего не получалось прочесть, я почему-то шепотом сказала:

– Этот обвал вызвали специально, дальше не пройти. Все двери закрыты и залиты бетоном… кроме последней.

– Тогда добро пожаловать, – приглушенно хмыкнула Моника и осторожно приоткрыла ту дверь. Она с легким скрипом подалась, и нашим взглядам открылась комната самого жалкого вида – сплошная разруха.

Четыре голые кровати ютились у стены, еще две, с разорванными пружинами, были опрокинуты. Светлые обои висели клоками, из ржавой трубы под потолком капала вода, окон не было, все тонуло в синем полумраке. Несмотря на убожество этой картины, было абсолютно очевидно, что…

– Это детская, – шокированно пролепетала Моника. Она прошлась по комнате, переступая через поломанных солдатиков и кукол с нехваткой ног, рук, а то и голов. Ни шкафа, ни тумбочек, только розовые и синие ленточки на спинках кровати, грязные, засаленные, ободранные…

– Зачем здесь комната для детей? – голос Моники наполнился тихой яростью, когда она подняла с пола крохотного, с ее ладонь, плюшевого мишку. Игрушка наверняка была у кого-то любимой, ведь выглядела хоть и старой, но достаточно опрятной, ее явно холили и лелеяли.

– Смотрите.

Содрогнувшись, я повернулась на голос Кэтрин.

В углу лежал ручной компас, его стрелки сошли с ума, до головокружения крутясь вокруг своей оси. Казалось, за столько лет он должен был банально поломаться, но что-то в нем противилось этому. Загипнотизированная компасом, я не сразу почувствовала толчок в плечо.

– Думаю, с тебя достаточно, – протянула Кэтрин, встряхнув меня еще раз. Потерев глаза, я вернула себе четкость мыслей, не рискуя больше подходить к злосчастному прибору. – О, у меня такая же была, когда я в детстве ходила на балет! Жаль, школу закрыли…

Кэтрин с восхищением подхватила с угла одной из кроватей деревянную шкатулку, покрашенную в угольно-черный цвет, с вырезанной на крышке розой. Затаив дыхание, мы открыли ее и увидели маленькую балерину в розовой пачке и с желтым пучком волос на затылке. Руки грациозно сложены над головой, ножки в пуантах готовы к фуэте. Кэтрин покрутила незаметный рычажок на обратной стороне шкатулки, но механизм не сработал.

– Надо же, поломана, – сникла Кэтрин, ставя шкатулку на место.