Сердце кошмара

Мирра рыдала, не от страха, не от обиды, а от безысходности, от непонимания того, что ей делать.

Ей было холодно. Озноб пробирал тело, словно слабый ток. Мирра не чувствовала пальцев замерзших рук, а в ее животе как будто кто-то рычал, втягивая в себя внутренности. Даже звук падающей откуда-то сверху воды больше не казался таким спасительным и приятным. Теперь он бил по ушам, как удары молотом по наковальне. По крайней мере, в тишине, окружающей Мирру, он звучал именно так.

Она оперлась о прутья решетки и, закрыв лицо руками, плакала, но вдруг где-то слева от девушки что-то издало тихий шорох, а затем из темноты раздался голос. Мирра как будто его уже где-то слышала.

– Эй, там есть кто-нибудь?

Голос был детский.

IX

Асмер проснулся еще до того, как первые лучи солнца, еле пробиваясь через мутные стекла, проникли внутрь дома, так кстати попавшего им на пути. Честно говоря, он сам не понял, от чего встал так рано, видимо сказался режим, которому Асмер следовал последние несколько дней.

Дней или недель?

Асмер уже потерял счет времени. Ему казалось, что этот их поход, если можно так выразиться, длился вечно, а те дни, проведенные за стенами Атифиса казались чем-то слишком далеким, чтобы быть правдой.

Теперь он точно знал, что больше не хочет оставаться в этом городе.

Асмер почувствовал ненависть к Атифису. Он просто не мог позволить себе любить эту зловонную клоаку, пропитанную ложью, жестокостью и глупостью. И возвращаться туда точно не хотел. Однако, должен был. Трое людей, с которыми за столь короткое время Асмер успел сблизиться, оставили свои жизни на пути, навеки застыли мертвыми вешками, отмечающими путь живым. И оставлять их в этом царстве зловонного мрака и склизкой смерти, Асмер не собирался. Нужно было завершить дело.

Кроме того, где-то там, за высокими стенами Атифиса, осталась Мирра. Одинокая и беззащитная, она заслуживала навсегда забыть о страхе и боли.

В доме совсем посветлело. Около него на столе стояло два пустых стакана и опрокинутая на бок бутылка, а в углу, пытаясь отогнать щекочущие лицо лучи, ворочился Рене. На улице, видимо, радуясь утру, запели птицы, надрывая свои маленькие глотки. Пение было разным, у каждой был свой мотив и звучание, но в совокупности все эти звуки, невообразимым образом сочетаясь друг с другом, создавали невероятно красивую мелодию. Мелодию природы.

Скрип кровати Рене усилился, кроме того, теперь к нему добавилось недовольное ворчание, видимо бородач не так радовался утру, как поющие птицы.

– Твою мать. Что обязательно верещать на всю округу? Долбанные птицы… Долбанное солнце… Нахера оно светит прямо в глаза?

Асмер все понял. Кто-то болел с похмелья. И это был явно не он.

Чувствуя себя на удивление замечательно, Асмер встал и в два шага добрался до окна. Задвинув покрытые пылью багровые шторы, он перегородил дорогу свету, так мешавшему Рене. Как только в доме наступил приятный полумрак, из угла комнаты раздались вздохи облегчения. Асмер присмотрелся.

– Ты, кажется, собирался спать, – сказал он, подбирая с пола пустую флягу, от которой пахло алкоголем. – Хм…Вот держи, выпей воды.

– Спасибо, дружище, – Рене жадно приложился к бурдюку с недавно набранной ими водой. – Собирался, правда, и заснул, но проснулся. Казалось, что снаружи кто-то ходит. Извини, что не предложил, но, честно говоря, сам не помню, откуда взял эту флягу.

Рене снова приложился к воде.