Прикрепляешь в специальный зажим – серпентин - фитиль. При этом примерившись, чтобы он достал до полки с порохом.
- Целься!
Ставишь сошку, укладывая на неё мушкет. Наводишь на стоявшие в ряд деревянные чурбаки, выбрав тот, который напротив.
- Стреляй!
Нажимаешь на курок, поднося фитиль к пороху. Отворачиваешь голову, чтобы воспламенившийся порох не попал в глаза не ослепил и не поджёг волосы. Мушкет дёргается к тебе и вверх, с силой толкая, или даже лягая, в плечо. Тут желательно вновь прочистить ствол, чтобы он не забивался нагаром и не оставалось горящих остатков.
И всё это было опасно. Одному молодому парню искры всё же попали в глаза, и он стал плохо видеть одним глазом, но самый неприятный момент был, когда у другого разорвался ствол от выстрела, оторвав пару пальцев и ухо неудачливому стрелку. Поэтому все старались внимательно следить за состоянием своего оружия, потому как на этом примере они ясно убедились, что неизвестно как удастся поразить противника, но вот самому пострадать можно серьёзно.
Всё это выматывало. Постоянно носить это фитильное ружьё и сошку на плече, если совершаешь перестроения. Тяжёлый мушкет после дня таких упражнений казался каким-то проклятьем. Ещё - в городе вскрыли арсенал, где хранились запасы для тех армий, что когда-то были у империи и которые не продали в тяжёлые времена – скорее всего из-за того, что это оружие никому не было нужно. И выдали стрелкам их оружие для ближнего боя, чтобы резать и рубить врагов, когда уже не выстрелишь или когда придётся идти в бой в других условиях. На штурм, к примеру. На слова одного из новобранцев, что штурмы – это же дело других, не стрелков, пожилой солдат лишь весело рассмеялся, отчего всех передёрнуло и ответил, что на войне бывает всё что угодно. И вот, в качестве такого клинка Теодору выдали парамерион! Этот меч или сабля когда-то стояла на вооружении как тяжёлой пехоты – скутатов, так и знаменитых катафрактариев. Но ведь сколько времени прошло с тех времён! Можно смело утверждать, что уже идёт другая эпоха.
Длиною три фута, с широким у эфеса клинком, сужающимся и слегка изогнутым. К нему даже шли ножны, которые вполне неплохо сохранились. Они не рассохлись, так как хранились они прямо в доверху заполненных бочках, залитых маслом. Эти бочки подвезли к ним на площадку и тут же вскрывали. Но что тут только не попадалось порой, кроме парамерионов и акуфии, спаты, тесаки, сабли всех видов, а также корды. Последних было больше всего, непонятно каким образом у торговцев их оказалось довольно много, и по приказу великого логофета они были выкуплены все. Недалеко насаживали на древки оружие для алебардистов. Причем там были не только алебарды, но и ронконы, фашарды, глефы, вужы – в основном привезённые латинянами. Этим оружием снаряжали тех, кто должен был стоять за пикинерами и рубить всех, кто смог через них прорваться. В последние дни только им стали снаряжать тех, кто всё прибывал, желая оказаться в составе возрождающихся сил империи. Всё оружие было в разном состоянии, от пригодного для применения в бою хоть сейчас, до ржавых и тупых, без ножен, над которыми предстояло ещё предстояло провести много времени, приводя в пригодный вид. Чем многие и занялись в свободное время, которого было всё меньше.
Впрочем, ручеёк добровольцев уже почти иссяк. Корабли из испанского Сан-Лукар-де-Баррамеда, ставшего местом тех, кого вербовали на полуострове, уже не прибывали. Когда стало теплеть, стали прибывать организованные группы наёмников. Но не тех вышколенных, великолепно выглядящих, тренированных бойцов, как императорские этериоты, а во многом их противоположные группы. Это был сброд всей Европы – гасконцы, шотландцы, унгары, влахи, мунтяне, алеманы и швабы – немцы, как их порой называли, и представители других народов. Они шлялись по улицам города, пили, играли в кости, затевали драки с жителями города и между собой, хвастались тем, сколько они уже убили и сколько убьют, награбят на грядущей войне. Не зря же здесь собирается такая армия, которую в мирное время трудно прокормить и более богатому государству. И, по их словам, им и деньги за службу можно не платить, лишь оставив им право на всю добычу, ими взятую.
В начале марта все сформированные кентархии перемешали, постаравшись установить относительно ровное количество бойцов в них. В их кентархии оказалось почти сотня стрелков, восемьдесят контарионов, и всего около пятидесяти алебардистов, считая с сержантами, это считая с несколькими офицерами, повышенными в чинах из сержантов. Также было пару слуг из городских пацанов, обслуживающих офицеров. Их с радостью отдали их семьи за плату мальчишкам в виде кормёжки из общего котла. Но такое количество стрелков оставили только в первых сформированных ротах, в остальных было до половины меньше. Их кентархию возглавил Герард Дипар, бывший помощник знаменитого Филиппа Каньядеса, успевший послужить в основном в галерном флоте Сицилии. Но как выяснилось, опыт управления пехотным подразделением у него был, сформированный, как поделился его слуга, за счёт столкновений с магрибцами и налётов на их земли и попытками установления власти Испании в прибрежных городах при Филиппе Втором.
Несколько кентархий вошли в состав турмы под командованием Томаса де Вальверде, ещё одного островитянина. Бывший владелец собственного корабля, имевшего несчастье столкнуться с исмаилитскими кораблями, жаждал отомстить всем сарацинам и поправить свои финансовые дела. Здесь уже были несколько музыкантов – трубачей и барабанщиков. Четыре друнгарии образовали турму, под командованием маркиза де Виллаба, сына Сицилийского вице-короля. Из-за большого количество выходцев с острова, их прозвали Сицилийская турма или Сицилийский полк.
Вскоре после всех этих перестановок их повели на первую боевую операцию. Действовали совместно несколько сформированных турм, совместно с турмой виглов города под общим руководством Франческо де Медина, командиром одного из полков и Кирилла Стипиота, главой виглов, по просьбе великого логофета Анастасия Хинтила. Задача их состояла в том, чтобы оцепить районы, в которых располагались трущобы и никого не выпускать оттуда, пока вооруженные алебардами солдаты обыскивали дома в поисках скрывающихся от службы людей. Просто оказывается, пока шла их муштра, василевс Андроник IV издал указ, по которому жители города подлежали обязательной службе. Это касалось не всех – представители гильдий, слуги, торговцы, чиновники освобождались от вступления в формируемые части. Конечно, это многим не понравилось и как всегда, привыкшие к определённым вольностям жители не стремились выполнять указ. К тому же, количество преступников здесь всегда превышало число законопослушных граждан. Но сейчас в городе стояли части, которым как раз требовалась операция, в которой можно было проверить, чему они научились за последние месяцы. Ну а город мог избавиться от беспокоящих его людей, да не просто, а с тройной пользой – и новые солдаты, и уровень преступности снизится, и солдаты в хоть в каком-то деле обкатаются.
Полулох, в котором состоял Теодор, занял один из перекрёстков, исправно выполняя приказ. Примерно половина солдат отдыхала, пока есть возможность, вытянув ноги, пока их товарищи их сторожили. Стояла относительная тишина, лишь на соседних улицах раздавался крик, и время от времени грохот выламываемых дверей. Зажжённые фитили дымились, а голова Теодора, которому очень не хватало сна, отчаянно сопротивлялся тому, чтобы не уснуть. Должность гемилохита исполнял злобный Глёкнер, который после отработки приёмов с мушкетом, требовал от них заниматься с выданными клинками, показывая, как правильно наносить удары и отбивать их. Помимо этого, он требовал, чтобы они держали одежду и жильё в чистоте, и после скудного ужина они стирали, скребли, вычищали. А какое-то время назад придумал новую вещь – заставлял по очереди надевать на себя доспехи контарионов и бегать в них. Проклятые железяки громыхали и скрежетали, подкованные башмаки стучали по утрамбованной земле и камням и грозили уже развалиться, пот заливал глаза, ремешок шлема врезался в подбородок, шлем раскачивал голову, лёгкие разрывались от желания вздохнуть побольше воздуха, ноги горели и заплетались. Бегать заставлял по десятку солдат единовременно. И пока одни приходили в себя, другие молились или с ненавистью исподтишка поглядывали на младшего офицера. Но что-то сказать ему или уж тем более сделать не рисковали – эспонтон, символ власти гемилохита, в его жилистых руках был не только украшением. Им он раздавал увесистые удары, показывая, что нерадивых учеников он может с лёгкостью прибить. Поэтому такую «прогулку» в город Теодор воспринял с радостью, и теперь наслаждался отдыхом, стоя задремав. Лишь время от времени подвигал фитиль меж пальцев дальше, чтобы не обжечься.
Дремал, пока с соседней улицы, где ломали двери, не раздались уж больно громкие крики, рёв команд. Грохнул залп выстрелов. Все встрепенулись, лежащие подскочили, строясь в шеренги, готовясь прийти на помощь. Стрелки вперёд, пикинёры и остальные позади. Но не успели они ничего сделать, как из-за угла, метрах в тридцати, выбежали пять лохматых, окровавленных мужчин, держа в руках длинные ножи.
- Бросить оружие и стоять на месте!
Несмотря на команду, отданную с ужасным акцентом, беглецы решили рискнуть и пробежать на другую улицу.
Глёкнер был быстр:
- Целься!
И не успел Лемк вскинуть мушкет на сошку, как:
- Пли!
ebooksa