— Да… спасибо… — залепетала она, спасаясь бегством.
Незаметно прошмыгнуть мимо портье ей не удалось.
— Мадемуазель Легран, вы уезжаете?
Она открыла рот, но так и не нашлась с ответом.
— Ваш отец сказал, что вы оплатите номер. У нас день проживания — 70 франков.
— Сколько? — у Эльжбеты округлились глаза.
— 70 франков, — повторил портье. — Вы будете расплачиваться чеком или наличными?
Эльжбета пошла пятнами.
— У меня столько нет, — пробормотала она едва слышно.
— А сколько у вас есть? — насмешливо спросил портье.
— У меня? — переспросила она, оттягивая неизбежное.
В холл спустилась горничная. Она подошла к портье и зашептала ему что-то на ухо. Тот слушал, все время держа взглядом Эльжбету, и губы его растягивались в брезгливую складку. Вдруг он схватил ее за руку повыше запястья. Она и охнуть не успела, как уже очутилась в крошечной клетушке с угловым диваном.
— Платить будешь? — жестко спросил портье, тесня ее к дивану.
— Дяденька, у меня правда… — жалобно заскулила она, но он уже сделал знак горничной, охранявшей выход.
Та оставила свой пост, вплотную приблизилась к Эльжбете и начала ее обыскивать. Зашитые в пояс деньги были обнаружены почти сразу. Зубами перекусив нитку, горничная распорола шов, достала Эльжбетину заначку и быстро пересчитала засаленные бумажки.
— Сто восемнадцать, — сказала она, передавая деньги боссу.
— Это за постой, это за испорченные простыни… плюс налог. — Портье помусолил в пальцах несколько мелких купюр и передал их горничной, затем повернулся к Эльжбете. — Еще раз приведешь сюда клиента, сдам в полицию. А сейчас, так и быть, иди.
Эльжбета вышла из мотеля и поплелась к шоссе голосовать. Всем, кто останавливался, а таких было раз, два и обчелся, она упрямо говорила: "До Парижа"; Через два часа ей сказали: "Садись".
Таких мужчин ей видеть не приходилось. Ни жара, от которой у Эльжбеты платье противно липло к телу, ни дорожная пыль, оседавшая на волосах, не могли подпортить совершенство, каким был Ноа. С иголочки одетый, тонкие, словно выщипанные брови, римский нос, гладкая кожа необыкновенно красивого матового оттенка, белокурые волнистые волосы до плеч, — он был похож на киноактера, не конкретного, а вообще.
Время от времени Ноа извлекал из коробочки ароматизированную салфетку и протирал лицо, шею, руки. Руки у него были без ссадин и мозолей, и Эльжбету это поразило не меньше, чем накрашенные ногти.