Она дрожала, когда на улице была очень летняя погода и я стоял в одной рубашке, ощущая легкую зябь, когда она была в кожаной куртке и ее трясло так, как будто она провела целый день на улице без еды и воды. Мы молча стояли, обнимая друг друга. Я был зол на самого себя, винил себя, как будто это я виноват в ее слезах, а еще винил за то, что не способен сделать ровным счетом ничего. Она продолжала мочить мою белую рубашку, я чувствовал мокрое, такое холодное и одновременно горячее нарастающее пятно.
– Ты пил?
Совсем не радостно и с полным упадком настроения я ответил, словно обрезая собственную речь:
– Да.
– Много?
– Достаточно.
– Жаль.
– Что это значит?
– Нет. Ничего. – После паузы, она продолжила: – Отлично выглядишь.
– Спасибо. Ты тоже. – Тяжело выдохнув: – Прекрасно, как и всегда.
Она усмехнулась и отхлынула от меня.
– Ой, блин! – Ее реакция заставила посмотреть на себя, где я обнаружил мокрый отпечаток и разводы туши.
– Неудивительно.
– Давай ты мне ее дашь, я постараюсь выстирать это.
– Не стоит, я сам справлюсь.
У нее красные глаза, видимо, уже не первый час льет слезы, не зная почему. Подозреваю, что она еще любит, но быть с этим человеком больше не может, а я сейчас, как таблетка обезболивающего, готов вырваться в любую минуту, чтобы уделить какое-то время, несмотря ни на что. Она это понимает, понимаю и я, от этого и тошно.
– Давай мы увидимся позже?
– Правда?
Инициатива с ее стороны была нова для моего сознания.
– Да, сейчас я ужасно себя чувствую, мне нужно домой.