Омут

А той весной он ходил, оглушенный неожиданной вестью, и смотрел на школу так, словно видел ее в первый раз. Друзья не понимали, чем он мучается, ведь Ночка не хотел рассказывать заранее, словно фраза «Я уезжаю» на самом деле заклинание. Пока он не говорил о переезде, в него можно было не верить.

После уроков Ночка слонялся по гулким коридорам, заглядывал в пустые классы. Дню и Кощею он сказал, что родители наняли ему репетитора по русскому языку, мол, хотят, чтобы он окончил школу с золотой медалью. Поэтому ребята уходили домой, не подозревая, что Ночка просто отделывался от них. А он бродил призраком по опустевшему зданию, обиженный на друзей за то, что они-то останутся тут все вместе, и ненавидящий себя за это чувство к ним.

Князева-мать, его Маленькая мама, закатывала глаза и вздыхала:

– Не понимаю тебя, Ром, все и так разъедутся после одиннадцатого, что за трагедия?

Все разъедутся, да. А он отколется. Как объяснить маме, что год – это много и за это время легко стать чужим? Отрезанным ломтем. Все его одноклассники потом будут вспоминать выпускной, а у него этих воспоминаний не будет. Разве он сможет быстро найти друзей на новом месте? А таких, как дружинники, точно не будет уже никогда.

Для себя Ночка облюбовал тихий уголок возле дверей кладовки со спортинвентарем. Там он играл в телефон и почти неосознанно следил, как волна голосов утихает, ученики расходятся, а школа приобретает особое гулкое очарование пустых широких коридоров, где редкие шаги напоминают перекатывание последних конфет в жестяной банке.

В тот раз Ночка снова соврал о репетиторе, и День с Кощеем, пожелав удачно поботанить, направились к гардеробу. Ночка же отправился в свой закуток. Лишь бы не домой – он все еще демонстрировал родителям, как сильно на них обижен.

Но угол оказался занят.

Ром услышал всхлипы еще на подходе. Он хотел было раздосадованно уйти – вот еще, утешать девчонку! Однако любопытство победило, и Ночка решил по-быстрому взглянуть на плаксу.

Он поднялся по лестнице – и опешил.

На подоконнике примостилась Жар-птица и не стесняясь рыдала, чисто по-девичьи размазывая по лицу слезы.

Растерявшись, Ночка первым делом подумал о Фениксе. С ним что-то случилось? Давно он не встречал его, кстати. Версию, что кто-то обидел саму Мари, Ром даже не рассматривал. Жар-птица не нуждалась в защите – она сама могла выцарапать глаза противнику и пару раз реально дралась с девчонками. И с мальчишками, кажется, тоже. Но победами не хвасталась, зато Феникс, если до него доходили слухи, гордо пересказывал их Дружине, добавляя, словно это он учил ее боевым искусствам: «Молодец сеструха! Так и надо!» – хотя сам сроду и мухи не обидел.

– Мари? – не своим голосом окликнул Ночка подругу.

Жар-птица прерывисто вздохнула, глянула на Рома и прохныкала:

– Стекло в классе разбила.

Ночка облегченно выдохнул.

– Ну ты даешь! – выпалил он в сердцах. – Разве можно так пугать! Дурында!

Жар-птица упорно наматывала сопли на кулак, и Ночка добавил уже спокойнее:

– Ладно, с кем не бывает…

Но Мари больше не смотрела на него, отводила взгляд в сторону. Она была некрасивой в слезах, даже отталкивающей, и Ночка совсем смутился.