– Та старуха передала тебе договор с подселенцем, – понятливо кивнула Цвета-с-бесом.
– Так и есть, – глухо подтвердила Глафира, крутя в руках чашку с бледно-розовым киселем. – Я же не знала тогда, что последняя отданная ведьмой вещь передает и ее дар, вернее проклятье. Вот моя плата за девочку-семечко – перенять знахарского беса и самой стать знахаркой. Конечно, с проклятьем бабки-шептуньи ко мне перешло и знание, что своей дочери я принесла подменыша. Посадишь семечко в землю – и получишь крохотную девочку-духа, посадишь в собственное тело – и получишь младенца, правда, на человека он будет походить только внешне… Но было уже поздно. Цвета проклюнулась в животе Веры и родилась обыкновенным на вид ребенком. Она была прехорошенькой, правда, росла болезненной, капризной и трудной, но в Веру все эти хлопоты неожиданно вдохнули жизнь. Она упоенно возилась с малышкой и помощи почти не просила, а я старалась реже бывать у моих девочек, сначала оправдывалась работой, а потом и вовсе перестала заходить. От внучки я сразу решила держаться подальше, не могла забыть про то, как по дороге до остановки кидала знахаркины когти. Да и не сдружиться лесным жителям с бесами. Это раньше я считала, что вся бесплотная нечисть заодно, а у вас там тоже все сложно.
Цвета-с-бесом согласилась:
– Да, бесы ближе к людям, чем к духам. И мы не особо жалуем лесных жителей, а они нас.
– От леса тоже старались держать Цвету подальше, но все равно чуть не потеряли ее один раз. Сама убежала. Нашли скоро довольную, сидящую на муравейнике. А муравьи ходили вокруг нее кольцами. Вера подхватила дочку, прижала к себе, приговаривая: «Ни жабы, ни жуки, ни кроты, ни муравьи, ни ласточки не унесут мою Дюймовочку». С тех пор Вера старалась не просто оберегать Цвету от леса, но и все лесное выхолащивать из ее жизни. «Это моя маленькая принцесса», – твердо говорила она. Но уже тогда, в лесу, мне показалось, что отношения между моей дочерью и внучкой стали меняться. Может, стоило дать Цвете тогда уйти… Но я испугалась, а своей интуиции доверяю, она ведь у меня теперь знахарская.
– Ты поступила здраво, – одобрила Бесена. – Неизвестно, приняло бы другое лесное семейство вашу древляницу или нет.
– А мне было жаль Веру. Как отнять у нее дитя? – призналась Глафира. – Боялась, что вернется ее апатия. Это уж потом, когда Цвета подросла, Вера к ней совсем охладела. Чувствовала, наверно, что это все-таки не ее ребенок и даже не человек, хотя, по ее рассказам, Цвета росла вполне нормальной. Странноватая, конечно, ну да кто не странноват?
И знахарке ли говорить о странностях? Нашептывать я, кстати, не хотела, но все-таки взялась за это дело, чтобы помочь Вере с деньгами. Вот так. Я ни о чем не жалею.
Глафира замолчала. Цвета-с-бесом пила маленькими глоточками клубничный кисель, смакуя на языке, и, казалось, полностью ушла в это занятие.
– Я ответила на вопрос. Теперь твоя очередь, – напомнила Глафира. – Как тебе удалось угнездиться в этом теле? Откуда ты взяла нити связи, раз утверждаешь, что не тронула Цвету? Ведь у девочки нет души.
Цвета-с-бесом подняла глаза на знахарку. И хоть это была не ее внучка, у Глафиры все равно защемило сердце. Вот так же и ее настоящая Цвета сидела здесь накануне.
Девушка моргнула, и зеленые крапинки в ее карих глазах как будто стали ярче, а взгляд – шкодливее. Нет, это точно не ее внучка. Та смотрела кротко и… с надеждой?
Цвета приходила вчера за помощью. А сегодня Глафира ее уже потеряла. Она ничего не могла сделать для внучки, но от этого знания легче не становилось. Внучка просила о помощи, а она не помогла.
Цвета-с-бесом наконец допила кисель, собрала пальцем густые остатки со стенок чашки и сказала:
– Да, души нет. Но нити связи есть. Их мало, но они есть.
Глафира смяла в руках подол фартука. Став знахаркой, она узнала от родича и о нитях связи. Они состоят из того же материала, что и душа. Или настоящая, искренняя любовь.
– Из чего они? Из любви ее матери? – предположила Глафира.
Значит, Вера еще не совсем охладела к подменышу?
Цвета-с-бесом отрицательно покачала головой, провела кончиком пальца по ободку чашки и ответила:
ebooksa