– Да, – очень тихо произнес он.
Затем он разорвал на мне рубашку и приложил к груди стетоскоп. Приложив ухо к его концу, он долго водил трубкой по моей груди, прислушиваясь к малейшим звукам, затем выпрямился и сказал, опять же словно про себя:
– Вся наблюдаемая деятельность легких прекратилась.
Обернувшись, врач произнес:
– Семьдесят капель, десять из них – на всякий случай. Такая доза продержит его в неподвижности шесть с половиной часов. Тогда, в карете, я дал ему всего лишь тридцать капель – его мозг оказался хорошо восприимчивым к снадобью. Эта доза его не убьет. Вы уверены, что дали ему семьдесят капель, а не больше?
– Разумеется, – ответила графиня.
– Разве вы не понимаете? Если он умрет от снадобья, ядовитые испарения останутся в легких, и в животе можно будет найти посторонние вещества. Если вы сомневаетесь, лучше сделать промывание желудка.
– Эжени, милая, скажи, скажи откровенно, прошу тебя, скажи честно, – суетился граф.
– Чего мне сомневаться? Я вполне уверена, – отвечала она.
– А когда именно вы дали снадобье? Я велел вам заметить точное время.
– Я и заметила; минутная стрелка была вон там, возле ноги Купидона.
– Значит, действие будет продолжаться еще семь часов. Затем он очнется; выделение лекарства из легких прекратится, и в животе не останется ни одной капельки.
Я был рад слышать, что в их намерения не входит убить меня. Тот, кто не пережил этого, не может представить себе, как ужасно ждать ее приближения, когда разум совершенно ясен, все жизненные инстинкты сохраняются и ничто не может остановить этот неведомый доселе ужас.
Однако я не подозревал, какова истинная цель неожиданной доброты моих мучителей.
– Полагаю, вы покинете Францию? – спросил мнимый маркиз.
– Конечно, завтра же, – ответил граф.
– И куда направитесь?
– Мы еще не решили, – поспешно ответил старик.
– Что, не хотите сказать другу?
– Пока что я сам не знаю. Уж большо неприбыльным оказалось дельце.