Мюзик-холл на Гроув-Лейн

22
18
20
22
24
26
28
30

Последнее больше всего удручало Джонни, который дураком отнюдь не был и прекрасно понимал, что давным-давно достиг пика своих невеликих возможностей. Большого актёрского таланта у него не было, подходящей фактуры тоже, а на одном степе далеко не уедешь. К тому же времена стремительно менялись. Джонни, обладавший хорошей интуицией, ещё два года назад понял, что прежние деньки не вернёшь, и вскоре на один мюзик-холл будет приходиться дюжина кинозалов.

Скандал, связанный с непристойным обнажением на сцене, прошёл мимо его внимания, так как сразу после своего выступления Джонни отправился к себе в гримёрку и предался невесёлым размышлениям.

Придвинувшись к зеркалу поближе (он с самого детства страдал близорукостью, но выписывать рецепт на очки не спешил из убеждения, что в них будет похож на гробовщика или младшего клерка какой-нибудь занюханной конторы), Джонни не слишком свежей салфеткой снимал грим, попутно размышляя, где достать сумму, необходимую для субботнего забега.

На ипподроме Кемптон-Парк у Джонни был верный человек, который не раз его выручал, подсказывая, какая лошадка кажется ему достойной хорошей ставки. Ошибался он редко, а когда брал свою долю, делал это так запросто и по-приятельски, что Джонни искренне считал его близким другом. Будет чертовски досадно, если он не добудет деньги к субботе и пропустит забег Заводной Мейбл.

Когда он, стерев с лица остатки грима, начал шарить в карманах небрежно брошенного на спинку кресла пальто в поисках папиросы, в дверь его гримёрки постучали.

– Не заперто! – выкрикнул Джонни невнятно, потому как в этот момент, зажав папиросу зубами, пытался прикурить от сломанной спички.

Высокий широкогрудый джентльмен с пышными усами и седеющей остренькой бородкой (точь-в-точь как у Эдуарда VII, внешнее сходство с которым Арчибальд Баррингтон сознательно подчёркивал) вошёл в гримёрку и, вдохнув аромат дешёвого табака, поморщился.

– Джонни, мальчик мой, немедленно брось это непотребство, – посоветовал он грудным раскатистым баритоном.

Он был в стёганом халате из плотного синего бархата, и на его внушительной фигуре с безупречной осанкой тот смотрелся как парадное облачение главнокомандующего. Арчибальд Баррингтон запустил руку в карман и вынул оттуда две короткие манильские сигары и механическую зажигалку.

– Брось, говорю тебе, – он протянул Джонни одну из сигар и принялся с видимым наслаждением раскуривать вторую.

Некоторое время мужчины молча дымили, наблюдая, как гримёрная наполняется ароматным туманом и очертания предметов – платяного шкафа, обувной стойки с танцевальными туфлями, настенного гобелена, на котором изображено многорукое чудовище, обратившее к небесам сотню страдающих лиц – становятся все расплывчатее, словно медленно погружаются на глубину.

– Эта Люсиль Бирнбаум та ещё штучка, верно, Джонни? – вдруг хохотнул Арчибальд Баррингтон и шутливо подул на кончик сигары, отчего тот немедленно превратился в тлеющее дьявольское око. – Горяча, как горчица! Того и гляди обожжёшься! Эх, вот бы я был помоложе… Ну, вот как ты, например, а, Джонни?

Джонни Кёртис, который, пожалуй, единственный из мужской части труппы остался равнодушным к чарам новенькой, неопределённо пожал плечами.

– Такую девушку приятно сводить в какое-нибудь шикарное местечко, угостить парой коктейлей… – мечтательно продолжал Арчибальд. – У неё, знаешь ли, есть вкус. На неё и посмотреть приятно, и послушать, хотя она и не трещит без умолку, как некоторые. – Он помолчал, но так как Джонни не делал попыток поддержать беседу о Люсиль Бирнбаум, то спросил напрямую: – Признайся-ка мне, Джонни, мальчик мой, ты тоже решил попытать счастья? Я тут заметил, как ты любезничал с ней после репетиции. Решил перейти дорожку Эдди, а?

– Нет, вовсе нет, – подобное предположение почему-то возмутило Джонни, и он резко выпрямился в кресле. – Мы обсуждали очерёдность репетиций, только и всего. Имоджен постоянно нападает на неё, заставляет больше заниматься…

– Очерёдность репетиций, ну, надо же! – Арчибальд, откинув голову, расхохотался, а после добавил назидательно: – Поверь мне на слово, ни к чему быть таким скромником! Женщины… – вздохнул он и не спеша направил дымное колечко к потолку. – Женщины, юноша, не терпят мямлей вроде Эдди Пирса. Пламя в их сердцах не разжечь телячьими взглядами и овечьим блеянием. Не будь ослом, мой тебе совет! А совет Арчибальда Баррингтона чего-то да стоит! – он пригладил бороду и принялся сыпать историями из тех времён, когда ему довелось выступать на сцене лучших лондонских мюзик-холлов и свести знакомство с настоящими звёздами комического жанра.

Все участники труппы не раз слышали эти байки (наполовину выдуманные, как многие полагали и, надо сказать, что тот, кто это утверждал, был не так уж далёк от истины), и Джонни приготовился отчаянно скучать в ожидании, когда же фонтан воспоминаний Арчибальда Баррингтона иссякнет. Пока собеседник извлекал из глубин памяти сомнительные подробности не менее сомнительных похождений, Джонни пришло в голову, что одна-единственная сигара – ничтожно малая плата за то, чтобы покорно выслушивать стариковские небылицы. Деньги у Арчибальда Баррингтона водились всегда, и он по-товарищески одалживал их тем, кто знал к нему подход.

– Послушай, Арчи, раз уж ты сам про это начал… – Джонни сделал вид, что замялся. – А впрочем… Ладно, забудь.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился тот.

Глаза его загорелись любопытством, и вид сделался как у добродушного дядюшки, снисходительно внимающего пылкому юнцу.