Зима в Мадриде

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, все хорошо. Просто присел на минутку, чтобы собраться. — Гарри встал и посмотрел на свой костюм, с которого посыпалась на пол мука. — Мне нужно переодеться.

Толхерст открыл платяной шкаф и достал мятый темный костюм и фетровую шляпу. Гарри надел их. Костюм был мешковатый, с запахом пота.

— Я собирался отнести его домой и погладить прессом, — извиняющимся тоном сказал Толхерст.

— Ничего. Спасибо. Я думаю пойти домой, если во мне нет надобности. Я вроде бы все на сегодня сделал.

— Хорошо, — кивнул Толхерст. — Кстати, на следующей неделе будет вечеринка для младших сотрудников посольства. В «Рице». Теперь это притон нацистов. Мы собираемся застолбить там территорию. Вы придете?

— Спасибо, с удовольствием. Спасибо, Толхерст.

— О, зовите меня Толли. Как все.

— Тогда вы зовите меня Гарри.

— Ладно. Но послушайте меня: не стоит ехать домой на метро, там опять обрыв электричества.

— Хорошо. Прогулка пойдет мне на пользу.

— Я отправлю ваш пиджак в чистку.

— Еще раз спасибо… э-э-э… Толли.

Гарри оставил Толхерста работать. На улице было сухо, но дул резкий холодный ветер с гор. Гарри надел шляпу и чуть вздрогнул, прикоснувшись к слегка липким, набриолиненным волосам. Он отправился в центр. На Пуэрта-дель-Соль сидели нищие-цыгане.

— Подайте! — крикнули они ему вслед. — Подайте Христа ради!

В Испании всегда были попрошайки, но теперь они попадались на каждом шагу. Стоило встретиться с ними взглядом, как они вставали и шли следом; приходилось учиться смотреть на них только краем глаза. Об этом Гарри говорили при подготовке: периферийным зрением нужно проверять, нет ли за тобой хвоста. Просто удивительно, сколько всего можно увидеть, не двигая глазами, а люди и не узнают, что вы на них смотрите.

Ресторан на улице Толедо выставил за двери мусорные баки, чтобы их забрали уборщики. Корзины перевернули, а содержимое высыпали на тротуар. В отбросах в поисках съестного копались пожилая женщина, еще одна, помоложе, видимо ее дочь, и двое детей со вздутыми животами. Молодая женщина, вероятно, когда-то отличалась красотой, но теперь ее черные волосы были грязны и давно не чесаны, а на бледных щеках выступили красные чахоточные пятна. Маленькая девочка подняла апельсиновую кожуру, сунула в рот и жадно к ней присосалась. Старуха нашла обглоданную куриную кость и положила ее в карман. Прохожие обходили их, на другой стороне улицы в дверях магазина стояли двое гвардейцев и наблюдали за происходящим. Мимо, отводя взгляд, быстро прошел священник в аккуратном черном костюме.

Молодая женщина, нагнувшись, перебирала мусор, когда внезапный порыв ветра подхватил и закинул ей на голову подол тонкого черного платья. Она вскрикнула и выпрямилась, хватаясь за юбку. Белья на ней не было, и ее худое голое тело вдруг оказалось на виду, ужасающе белое, с торчащими ребрами и обвисшими грудями. Старуха кинулась к дочери и попыталась привести ее одежду в порядок.

Гвардейцы оживились — перебежали дорогу, схватили женщину. Один дернул за платье и порвал его, но юбка прикрыла наготу. Бедная нищенка, вся дрожа, вскинула руки к груди.

— Что ты делаешь, шлюха?! — закричал ей в лицо гвардеец, высокий мужчина средних лет с черными усами, пылая от ярости.

— Это случайность! — Старуха заламывала руки. — Вы сами видели, ветер! Пожалуйста, это случайность!