Красная «десятка» Казанова победно мчалась по Рижскому шоссе, мелькая в потоке автомобилей, подобно плащу тореадора. В роли разъяренного быка выступал наш далеко не резвый «Жигуленок». Больше желающих поохотиться за Юрой, к счастью, не оказалось. Преодолев жуткие проселочные дороги, на которых в клубах серой пыли кроме красной «десятки» и загаженных коров не было видно ни одного движущегося предмета, мы несколько огорчились. Похоже, нам предстояло провести пару дней в тщетных наблюдениях. Кроме бинокля и «пушки» у Юла имелась «удочка» — прибор прицельного подслушивания на расстоянии и фотоаппарат с «дальнобойным» объективом. С погодой нам повезло — и для рыбака, и для наблюдателя пасмурный дождливый день весьма благоприятен. Пригоден такой сумрачно-скользкий день и для поджидаемого нами бандита.
Место оказалось живописным — пять-шесть пустых срубов на крутом берегу в зелени бесхозных, густо разросшихся садов. С высоты близлежащего холма, увенчанного березовой рощицей, мы наблюдали, как подъехал к своему владению Юра, открыл избу, вытащил из багажника туристические причиндалы и огляделся, словно ища веселого просвета в сумрачном, полном взъерошенных туч небосклоне. Юл дал мне бинокль и, повернул окуляры, я увидела вспотевшее от напряжения круглощекое лицо в рамке жизнерадостных рыжик кудряшек. Положительно, карьера трагика Юрке не светила. Но в его голубых глазах, возникших так близко, что мне захотелось отодвинуться, застыл настоящий страх.
День только начинался и меня чрезвычайно радовал тот факт, что провести его нам придется вместе. Какое мучительное удовольствие находиться наедине с тем, кого должна забыть, но не можешь отказаться от желания увлечь и соблазнить.
Дня три назад Юл перестал бриться и русая щетина на его щеках и подбородке придавала его облику небрежную мужественность. Вытянутый синий свитер и старые джинсы с лохматыми прорехами на коленях шли ему больше, чем парадный смокинг. Вот он стоит у березы, широко расставив длинные ноги в походных ботинках и прицелив бинокль к жилищу Юры. Я смотрю на светлые пряди, падающие на спину, на узкие бедра, покачивающиеся от нетерпения, и думаю о том, что Лара просчиталась, подбросив свой амулет: я не намерена уступать ей этого парня.
— Ты так загадочно улыбаешься, как Джоконда… — Развернувшись, он рассматривал меня в бинокль. — Только далеко-далеко, за краем реальности.
Я заслонила ладонью окуляры, отведя бинокль, и наши глаза встретились. Мы были на грани поцелуя, притягиваемые друг другом, как магнитом. Но Юл шагнув в сторону и зашагал прочь по косогору.
— Здесь старое кладбище. — Крикнул он, не оборачиваясь. — Веселенькая ночь нам предстоит!
Конечно же, на пригорке, среди берез, полагалось находиться погосту, вот с такими покосившимися крестами, забытыми, поросшими травой холмиками и свежими могилами, на которых ещё розовели поблекшие пластиковые розы.
— Здесь в округе остатки деревенек и, видимо, сюда свозят последних старожилов. Чтобы любовались с холма на родные места, где выросли, женихались, рожали детей… — Начала я.
— …А потом варили самогонку, страдали от побоев мужа и доставали из оврагов облеванных сыновей. — Продолжил Юл.
— Но ведь не все так! — Зло перебила я.
— Много, Слава, слишком много людей загублено. Слишком много, чтобы не помянуть КПСС и Сатану. Впрочем, они, видимо, родственники. Или сотрудники.
— Ты совсем не похож на эгоистичного, капризного мальчика, каким хотел казаться доктору Баташовой девять месяцев назад.
— Не знаю, почему меня — городского, прожженного циника, достали эти брошенные хаты, эти торчащие на пепелищах трубы, гниющие в бурьяне телеги и хомуты. А эти поваленные столбы и оборванные провода?! А разрушенные колодцы и брошенные сады?! — Он сжал зубы и на скулах заходили злые желваки. — Словно Чернобыль какой-то… А ведь живая земля!
— Ничего, милый, все теперь должно как-то выправиться, расправить плечи, выжить… — Успокаивала я его, обрывая лепестки ромашки, произнося мысленно детскую считалочку. Последний белый лепесток вспорхнул, оставив круглую золотую головку — «любит»! Я положила руку на его плечо и встала рядом, как комсомолка под пули фашистов. — Так хочется верить в счастливый конец. Вернее, в начало. В свет в конце тоннеля. Смотри, ты же прав, кругом цветущая, рвущаяся к солнцу земля, а на ней — живые и почти что светлые души…
— Что-то многовато упырей развелось на каждую живую душу. — Зло буркнул Юл. — Это агентство — хуже ассенизаторской службы. Такое ощущение, что весь в дерьме с головы до ног. Но не сам вывалялся, а тебя «подставили» и ещё пинка под зад дали — лети, милый, туда тебе и дорога…
— Кажется, мы проведем время в увлекательных философских дискуссиях. Это школа Лары? — Съязвила я, отчаявшись поднять настроение Юла. В этот день его трудно было настроить на лирический лад.
— Расскажи лучше, что прихватила перекусить? — Примирительно похлопал он меня по плечу и подтолкнул к машине.
…Мы устроили чудесный пикничок на траве, но начал моросить дождь и пришлось забраться в машину, свалив сидения. По нашему уговору на дереве возле Юркиного дома трепетала мокрая тельняшка. Если там произойдут какие-то изменения — появится что-то ещё или тельняшка исчезнет, — это будет сигнал тревоги. На экстренный случай Юра был снабжен ракетницей.
Мы видели, как с удочками наперевес, в рыбацких сапогах и куртке, наш подопечный направился к берегу. И вскоре после этого у дома появился мужичок, очевидно, из местных. Покрутился, осматривая автомобиль, и свернул на тропинку, ведущую в рощицу.
ebooksa