— Простите, Владислава Георгиевна. Я валял дурака. У нас отключили горячую воду. Я сижу за письменным столом и даже записал ваше имя, чтобы не путаться в разговоре.
Я усмехнулась — именно правильно повторенное имя навело меня на мысль, что говорящий — не пьяница и не наркоман, находится в достаточно стабильном психологическом состоянии. Обычно даже вполне здравомыслящие люди путают Владислава и Вячеслава, Георгия и Григория. Во всяком случае, мне не приходилось встречаться с мгновенным правильным усвоением моего имени.
— Значит, начнем разговор заново. Зачем вы все-таки звоните сюда, Юлий? Или это имя тоже вымысел?
— Вымысел только про ванну. Бритва деда лежит передо мной. Я сегодня рассмотрел её и все хорошенько продумал. Включил, не Моцарта, правда, а Всенощную Рахманинова, и сильно думал. И чем больше размышлял над своей трагедией, тем неумолимей она превращалась в фарс… Вот поэтому я, наверно, и позвонил. Чтобы притормозить развязку и все же понять — чего больше в ней — смешного или печального.
— От великого до смешного, как известно, один шаг. И трагедия всегда неразлучна с фарсом, как тень со светом. Чем меньше баллов «трагизма» вы выставите своей истории, тем больше у неё шансов избежать насмешек.
— Насмешек я, кажется, и боюсь больше смерти. Меня не пугает уход из жизни, а то, что вместо торжественных аккордов сожаления и угрызений совести его огласит смех… Ведь кому теперь объяснишь, что такое любовь, настоящая любовь… Знаете, Владислава Георгиевна, я воображал себя Желтковым из «Гранатового браслета». Сейчас передо мной лежат её вещи пластмассовая заколка для волос, шарфик и окурок с губной помадой. Ярко алой. Он остался в моей пепельнице после того, как она ушла.
— Вам больно, Юл, но и жутко приятно… Это и есть «возвышенная любовь». И вам хочется, чтобы это ваше чувство осталось. Как живет в каждом человеке неистребимое желание присвоить красоту — что-то с ней сделать, как-то отметить свою причастность к ней. Помните, у Бунина есть такой рассказ про надписи, которые люди оставляют во всяких памятных местах? Там его герой утверждает, что вся эта пошлость и обывательщина рождается из того же самого источника, что и поэзия Гете, Огарева, да и вообще — большое искусство. В час великой скорби и радости, перед лицом невыразимой прелести мира человека охватывает желание хоть как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, то есть противопоставить смерти, уносящей в небытие все сущее «реке забвения».
— Это, это. Да, да, именно это — мучительная и неутолимая потребность сохранить дорогие тебе мгновения, чувства, образы и хоть как-то противопоставить забвению. О, если б я что-то мог! Если бы мог выразить то, что разъедает мне душу, в словах, музыке или на холсте — все равно, плохо или хорошо. Я избавился бы от чувства ответственности перед своим «я», которое тяготит меня невыразимостью. И, наверно, из-за этого я надоедаю вам… Скажите, Владислава Георгиевна, у вас там все такие интеллектуалы?
— Считайте, что вам повезло. Я доктор психологии.
— Ого! Только не надо мне говорить про очки. Слава Богу, у нас не телесвязь. Я воображаю вас совсем другой… Густые, длинные, чуть рыжеватые волосы, пухлые губы и светлые, как у русалки, загадочные глаза… А серый свитер вам очень идет…
Я на секунду смутилась — опять запахло розыгрышем. Портрет, нарисованный Юлом, был слишком точен.
— Не стану разрушать иллюзию… А сейчас, прошу вас положить трубку. Мы исчерпали лимит сеанса. Возможно, ко мне прорываются натуры менее утонченные и примитивно-несчастные.
— Но я же должен рассказать вам свою историю. Или необходимо обязательно держать у виска пистолет?
— Пока вы найдете пистолет и хорошенько продумаете вашу любовную трагедию, я успею, возможно, помочь нескольким людям.
— Учтите, я очень жесток. Если со мной что-то произойдет — знайте, вы тоже виновны. Юлий Вартанов, 1973 года рождения, холост, сирота. Москва, Черемушкинский район. Ну, что, прощайте? — Ухмыльнувшись, он действительно повесил трубку.
После работы, подвозя Аллу к метро, я рассказала о страшном звонке.
— Нас часто разыгрывают, и свои, и чужие. Ты многим поклонникам дала этот телефон? — Она искоса глянула на меня, имея в виду, конечно, мой успех в студенческие годы. Несмотря на дефицит мужских кадров в институте, за мною «бегали» сразу несколько ребят и даже строили мне глазки некоторые игривые преподаватели.
— Про эту работу знают только Сергей и моя подруга Ассоль. Сомневаюсь, что кому-то из них придет в голову подобное дурачество.
— Ну, тогда, Слав, ты с этим Цезарем поаккуратней. У нынешней молодежи такие выверты случаются, что не сразу разберешь… Когда Союз распался, позвонил один студент, стою, говорит, на подоконнике и хочу исполнить гимн Советского Союза, потому что в нем родился и не желаю терять Родину. Вначале такой текст выдавал, что и Жванецкий не сочинит, а потом петь, действительно, начал… Задорно так, с чувством… И жутко фальшиво…
— Разбился?
ebooksa