— Теперь опять бандитские патлы отпускать будешь? И свой дворовый кодекс чести начертаешь на личном щите?
— Не доносить, не лебезить, не предавать? — Сергей посмотрел на меня, как на славное дитя. — Мушкетерские заповеди… Как просто было — Ришелье несимпатичен, миледи — жестока, а Констанция, работающая на влюбленную королеву — премиленькая. Значит, вперед, за королеву! — Муж обнял меня и крепко прижал к себе. — Все очень запутано, девочка. Мне кажется, я способен правильно вычислить, где добро и где зло. Но иногда страшно: уж очень все близко, очень похоже… Да, ладно, силы пока есть… Только запомни — я никогда не стану другим, никогда не предам патлатого Робин Гуда, которого вырастила на своих жалких харчах Шурочка… Слушай, Бубка, только не ври… — Сергей сел, склонив передо мной голову. — На темени башка уже светится?
— Нет, милый, до плеши тебе далеко.
— Ну, тогда возвращаемся к этому, вашему, ну, что Софка говорит, на меня похож?
— К Депардье?
— Вот-вот. Он, я где-то читал, в юности настоящим хулиганом был вроде моих бывших подопечных. Рецидивист, шпана.
— А теперь — море благородства и ещё талант!
— И у меня талант есть. Честное слово, Бубка — огромный такой талантище… Иногда с ним только боком в дверь протискиваюсь, и то далеко не во всякую… Вроде как барометр на правду и фальшь.
— Ты у меня рыцарь без страха и упрека. Дон-Кихот был слишком худым отсюда и неудачи в личном плане. А таких вот благородненьких и толстеньких женщины знаешь как любят?! — Я покосилась на брюшко, начавшее вырисовываться на могучей фигуре Сергея.
Он одернул пуловер, богатырски развернул плечи и прижал меня к груди.
— Да, вам, девушкам, прелестные головки дурить ох как легко…
Это верно. Копаясь в оперативных сводках, принесенных Сергеем, я то замирала от страха, натыкаясь на схожие данные, то злилась, что не нашла в списках самоубийц Юла. Даже не могла понять, чего мне больше хотелось оказаться обманутой шутником или убедиться в серьезности его намерений?
Он позвонил через десять дней, под самый конец моей смены.
— Я проделал огромную работу над собой. Очень старался превратить свои страдания в клоунские. Знаете, когда слезы из бровей брызжут… Я даже нашел её, свою неудавшуюся любовь. Это, действительно, было очень смешно… Когда голая женщина вопит, а мой бывший друг — «крутой малый», плейбой, прячет голову на её премированном бюсте от моего, правда, совсем не бутафорского, пистолета. Наверно, поэтому я не выстрелил. Противно стало, жалко… Но все пропало — все мои усилия пошли прахом. Я — шизанутый, Владислава Георгиевна. Мне просто необходимо уничтожить себя. Обезвредить общественное зло.
— Нет, вам необходимо уничтожить эту идею в себе. Она расположилась там не по праву. Как Шариков в профессорской квартире.
— Спасибо за лестное сравнение моей головы с апартаментами Преображенского. Может, нам лучше встретиться и поговорить? Мне необходимо дать вам точный портрет этого Шарикова, то есть моей мании. Есть надежда, что совместными усилиями нам удастся его выселить.
— Наверняка удастся. Ваша мания — придуманная, искусственно выращенная из пустяка, как Шариков из пса. Вы ею любуетесь и не хотите избавляться от игрушки, ставшей любимой… Только я не веду частной практики и сейчас не работаю в поликлинике. Нам придется ограничиться телефонными сеансами.
— Звучит ужасно. Прямо как «телефонный секс». Неужели я так далеко зашел? Это отвратительно.
— Ничуть. Вы далеко не одиноки и отнюдь не самый «тяжелый» из звонивших нам.
— Я имел в виду секс. Вот уж не думаю, что мог бы пристраститься к этому занятию по телефону.
ebooksa