Замок Орла

Рауль хлебнул из фляги и поел, и, хотя пища была проста и скудна, к нему тем не менее вернулись силы и он почувствовал себя бодрее.

– А теперь пошли, – сказала Маги.

И она направилась к потайному ходу в крепостной стене.

Молодой человек последовал за нею – поначалу шаг его был тяжеловатым и нерешительным, но вскоре стал твердым и уверенным.

Потайной ход, оказавшийся открытым, вывел их в долину, к берегу Бьен.

– Дорога нас ждет неблизкая, – сказала Маги. – И я хочу, чтобы вы поберегли свои ноги, мессир Рауль, так что не слишком-то поспешайте. Однако ж в Риксуз надобно попасть затемно. Дальше нам предстоит миновать две деревни – Авиньонне и Вальфен, а в тех краях шалят серые, и я боюсь, как бы не нарваться на их шайку… Впрочем, капитан Лакюзон нынче задал им в Сен-Клоде такую трепку, что они, должно быть, затаились по укромным местам и только и ждут, как бы поскорей улизнуть из здешних мест… А за Вальфеном бояться уже нечего.

– А шведы? – спросил Рауль. – Они-то где?

– Им взбрело в голову сызнова вступить в бой и вернуться в город, несмотря на пожар. Капитан Лакюзон и полковник Варроз с горцами выбили их оттуда и потом гнались за ними аж до Лонгшомуа. Так что сейчас, ежели их не подвели ноги, они уже совсем далече…

– Они, конечно же, снова соберутся с силами.

– Может, и так, но не слишком быстро. Думаю, они поспешат сперва в Нантюа, а оттуда прямиком в Клерво. Но что их там ждет: город-то лежит в развалинах, да и жителей в нем осталось раз-два и обчелся? Вам, должно быть, известно, что в тех краях находятся обширные владения и замок баронов де Шан-д’Иверов? Ах, если б был жив благородный барон Тристан или его сын – уж эти храбрые сеньоры сумели бы отрезать шведам дорогу к отступлению… ни одного не выпустили бы живьем из наших краев!

– Вы как будто с теплом и привязанностью отзываетесь о роде Шан-д’Иверов, – заметил Рауль, – хотя он давно угас и имя его уже позабыто.

– Позабыто?.. – повторила Маги. – Чтобы такое имя и было позабыто? Да вы что, мессир! Пройдет и двадцать лет, вырастет нынешнее поколение, а за ним другое… и дети наши, и дети детей наших будут помнить и чтить это имя до тех пор, покуда не угаснет последняя искра признательности в сердцах горцев.

– Неужели Шан-д’Иверы сделали столько добра?

– Они сделали его столько, сколько большинство прочих сеньоров натворили зла. И это еще мало сказано. Они не один век слыли благодетелями в здешних краях – такое не забывается, мессир! О, ну почто сгорел дотла старый замок? Почто плющом поросли руины его когда-то величавых башен? Почто благороднейшая кровь в наших краях пролилась под кинжалом злодеев? О, барон Тристан и ты, бедное дитя, на кого мы возлагали столько надежд, чистый побег на таком прекрасном древе, когда же придет тот, кто отомстит за вас?

Говоря все это, Маги мало-помалу оживилась, и голос ее, поначалу сиплый и едва различимый, вдруг стал звонким и торжественным, словно у пророчицы. Высокая фигура мнимой ведьмы распрямилась, длинные седые пряди заколыхались на ветру, глаза засверкали – и она вся вдруг засияла в ореоле странного величия, горестного и вместе с тем вдохновенного.

Рауль, слушая ее, чувствовал, как у него нещадно колотится сердце.

Уже раз двадцать он готов был прервать ее и воскликнуть:

– Нет, добрая женщина, этот род не угас! И ветвь, которая, как вы думаете, обломилась, вскоре расцветет вновь. И восстанет из мертвых дитя, которое вы так горько оплакиваете. Потому что я Рауль де Шан-д’Ивер!

Но он поборол жестокое искушение, едва не выдав себя, и, решив дать себе время совладать с бурей чувств, нахлынувших на него, замедлил шаг, чтобы Маги оказалась впереди.

Словно охваченная исступлением, в которое ввергли ее мысли и воспоминания, старуха какое-то время шла, не замечая, что осталась одна.