Она удрученно вернулась в комнату.
– Что ты предлагаешь? Сидеть дома? Кстати, – вдруг сообразила она, – они меня и не помнят вовсе, поэтому сидеть надо тебе, а не мне. Так что ты посиди, а я быстренько смотаюсь и вернусь.
– Я предлагаю – не предлагать глупости, а замаскироваться.
– Удивительную способность имеют эти мужчины сразу брать руководство в свои руки, – пожаловалась Леля духам.
– Феодорит предлагал пойти в библиотеку, а ты? К нумизматам ей надо, теперь не жалуйся, – примирительно произнес Мокий.
– На самом деле Сергей прав, – Феодорит утешающе заглянул ей в глаза, – элементарная предосторожность не повредит.
– Надо показать, что мы их не боимся, – упрямилась Леля.
– Они нас – еще меньше, – отпарировал Сережа и отправил ее переодеваться. – Ты же женщина – измени что-нибудь в себе, придумай.
Возмущенная Лелишна ушла в комнату тети Инны и в задумчивости остановилась у гардероба. Тетя хоть и была такая же маленькая, но уже не была такая же худенькая. На голову можно надеть платок, а на глаза черные очки, и уже никто не узнает. Но при этом, если ты в кроссовках и джинсах, то все будут думать, что у тебя болят уши и фингал под глазом. Надо обязательно юбку и туфли на шпильке. Тут она вспомнила, что дядя Саша лет 10 назад привез тете Инночке юбку из Франции, но она в нее не влезла и оставила полежать «пока похудеет». Чудо не произошло, а юбка должна была остаться. Леля переворошила полку с пакетами и к своей радости обнаружила искомую вещь.
– Надо ее совсем забрать, а то она как укор лежит в шкафу. Кушай, дорогая тетя Инночка, в свое удовольствие, а источник несбывшихся надежд, глядишь, спасет твою племянницу, – размышляла Леля, надевая красивую вещь.
Покрутившись перед зеркалом, она покрасила губы помадой, которую нашла в комоде. Помада была старая и невкусная, но сразу сделала из Лели взрослую даму. После этого она влезла в теткины туфли, постояла, но потом переобулась в сапоги. Не видно, что широковаты, да и снег на улице. С удовлетворением она посмотрела на себя в зеркало: удивительно, как меняются женщины, всего–навсего встав на каблуки. И, напевая, с высоко поднятой головой Леля вышла в гостиную, ожидая услышать аплодисменты и … открыла рот от удивления. Если она превратилась в роскошную даму, то сопровождать ее должен был инвалид.
– Причем сразу по всем органам, – подумала она в полном ужасе.
Сережа не придумал ничего умнее, как забинтовать свою голову, закрыв один глаз. Левая рука в повязке висела на перевязи через плечо. Сверху был накинут парадно–выходной дядин пиджак. Хорошо, что брюки от этого же костюма были почти впору – это несколько исправляло ситуацию. Развязно покачиваясь, он неприятно подражал завсегдатаям пивных павильонов.
Леля покраснела от негодования.
– Я не пойду с тобой в таком виде, – категорично отрезала она, – Мадлен не пустит нас на вернисаж. И правильно сделает. Ты вообще представляешь, что значит открытие выставки? Это вход только по пригласительным билетам, это избранная публика, причем в хорошем смысле слова. Это праздник, в конце концов, окончание долгой и кропотливой работы. У тебя совесть есть? – возмущению Лели не было предела. – Лучше сиди дома.
– Лелечка, ты не права, – проговорил бесстрастно Феодорит в то время, пока Мокий не мог сдержать смеха:
– Вы будете смотреться великолепно! Прямо лиса Алиса и кот Базилио.
Тут Леля не выдержала и тоже рассмеялась.
В конце концов приняли решение: бинты снимаем, пиджак оставляем. Вызываем такси, чтобы не болтаться по улице. И через 30 минут, вполне респектабельная пара подъехала к главному музею города.
Выставка называлась «Немецкое серебро конца XVI – начала XVIII веков», и одним из ее составителей была Мадлен. В связи с этим к ней постоянно подходили разные люди и восхищались удачной экспозицией, выбором оборудования, выставленным светом или просто ею самой. Так что ребятам пришлось терпеливо ждать, пока Мадлен останется одна.