- Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких еще бед он может натворить…
- Хорошо! - решился Сеглинь. - В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.
Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:
- Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?
Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.
- Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.
Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, растерялся и забыл заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Михаил шептал быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.
- Я чинил машину… поломался рядом с домом… а этот… в плаще… приставал к девушке… замахивался… Пьяный такой, злобный… Я хотел помочь… пошел к ним… Они ссорились… он ее ругал… обвинял в измене… Потом… потом они убежали… Я хотел его… в милицию… вытащил из кустов… И тогда он… тогда он…
Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.
Я заторопился.
- Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?
- Нет… кажется, нет…
- Как он выглядел?
- Худой… невысокий… волосы русые, длинные…
- А лицо? Миша, вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его лице?
Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти.
- Баки на щеках… И глаза… Холодные, острые… как буравчики…
Михаил сцепил зубы, подавляя -готовый вырваться стон. Сеглинь сердито поднялся:
- Все! На сегодня хватит!
- Последний вопрос, доктор! Может быть в пылу ссоры было названо чье-то имя? Вспомните, Миша, вспомните!.