У незримой границы

22
18
20
22
24
26
28
30

- Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких еще бед он может натворить…

- Хорошо! - решился Сеглинь. - В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.

Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:

- Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?

Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.

- Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.

Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, растерялся и забыл заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Михаил шептал быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.

- Я чинил машину… поломался рядом с домом… а этот… в плаще… приставал к девушке… замахивался… Пьяный такой, злобный… Я хотел помочь… пошел к ним… Они ссорились… он ее ругал… обвинял в измене… Потом… потом они убежали… Я хотел его… в милицию… вытащил из кустов… И тогда он… тогда он…

Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.

Я заторопился.

- Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?

- Нет… кажется, нет…

- Как он выглядел?

- Худой… невысокий… волосы русые, длинные…

- А лицо? Миша, вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его лице?

Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти.

- Баки на щеках… И глаза… Холодные, острые… как буравчики…

Михаил сцепил зубы, подавляя -готовый вырваться стон. Сеглинь сердито поднялся:

- Все! На сегодня хватит!

- Последний вопрос, доктор! Может быть в пылу ссоры было названо чье-то имя? Вспомните, Миша, вспомните!.