Сын за сына

22
18
20
22
24
26
28
30

Она открыла дверь машины, длинную и тяжелую, вышла из автомобиля, наклонилась и снова заглянула внутрь.

Смахнула с себя строгость, и черты ее лица приобрели обычный вид.

– Будьте осторожны, что бы вы ни делали, – сказала она и захлопнула дверь.

Майлз и Антония перелезли вперед, Майлз сел за руль. Тот был большим и узким. Ингмарссон повернул ключ. Старая машина завелась. Мотор работал надежно. Антония включила навигатор на телефоне и приложение с картами и вбила адрес маленькой деревни в Ютландии, который дала ей София. Затем поднесла телефон к лицу Майлза, чтобы тот увидел маршрут.

– Нам ехать десять часов, – сказал он и выехал с парковочного места.

– Поиграем? Позагадываем животных? – равнодушно сказала Антония.

* * *

Томми лежал на диване, прислонив голову к груди Моники. Она погладила его по волосам легким и едва заметным движением.

– Ты был хорошим, Томми.

Она говорила тихим и расслабленным голосом; речь давалась ей с трудом, слова растягивались. Она боролась со словами.

– Всегда, с тех пор как я впервые встретила тебя. По отношению ко мне и девочкам, ко всем, кого ты знал. Даже к врагам.

Он искал симметрию между потолком и верхней частью распахнутой двери.

– Но потом ты стал плохим, Томми.

Закрыв один глаз, он совместил часть двери и угол на потолке.

– Ты перестал разговаривать со мной, стал молчаливым и мрачным. Ты то и дело оживлялся, как будто депрессия пряталась внутрь. Ты изменился. Я хотела помочь, но не могла до тебя достучаться, Томми… Ты замкнулся и исчез.

Он отвлекся от симметрии и просто тупо смотрел в потолок.

– Может, все кончилось, Томми? Может, конец?

Моника резко замолчала, слабо дыша; потом продолжила, уже тише:

– Ты должен поговорить с дочерьми и объясниться. Дай им возможность не нести на себе этот груз. Ты мог поговорить с ними раньше, так сделай это сейчас… Сделай как лучше, Томми.

Он слушал. Он слышал, но не понимал. Раньше понимал. Но раньше – это не сейчас, в прошлом все было совсем иначе. Он был другим, всё было другим. Раньше он был полицейским, супругом, папой, коллегой – легкий, заботливый и, несмотря на относительно мрачный взгляд на жизнь, старающийся поступать правильно. Теперь он по-прежнему был полицейским, супругом, отцом и так далее. Но еще – преступником, убийцей, и при том же мрачном взгляде на жизнь он теперь осознанно поступал плохо. Путь был предопределен. Томми не мог изменить его, как бы ни хотел. Последствия стали бы слишком серьезными.

Моника… Она для него всё. Вероятно, та сила, которая толкала его вперед. Она должна быть абсолютным добром, но она им не была, а, напротив, являлась воплощением зла.