Отыграть назад

– А кто были эти люди? – напрямую поинтересовался Генри.

– Они из полицейского управления. Ничего особенного.

Генри стоял, держа мюсли в вытянутой руке, как орел на американском гербе держит оливковую ветвь и стрелы, и хмурился, глядя на мать из-под отросшей челки.

– Что значит – ничего особенного?

– Ты слышал о мальчике из вашей школы? У которого мама погибла?

– Да, – кивнул он. – А почему они тебя об этом расспрашивали?

Грейс вздохнула. Она надеялась, что соблюдает дистанцию. И ей хотелось ее соблюдать.

– Его мама была вместе со мной в благотворительном комитете по организации аукциона в прошлую субботу. Но я ее едва знала. По-моему, мы разок поговорили на совещании. Мне нечем было помочь полицейским.

– А кто это сделал? – спросил сын, удивив ее. И тут Грейс осенило. Он, наверное, думает, что все случившееся с Малагой Альвес может произойти и с его мамой. Он всегда был немного пугливым. Боялся страшных картинок даже в мультфильмах. Психологи ей рассказывали, как в летнем лагере он дожидался, пока ребята соберутся в туалет, стоявший на опушке леса, и шел вместе со всеми, а не один. И даже теперь ему хотелось знать, где она. Она знала, что со временем такое обычно проходит, но это, похоже, стало чертой его характера.

– Дорогой, – ответила она, – они сами все выяснят. То, что случилось, – просто ужасно, но они во всем разберутся. Не надо так переживать.

«Я знаю, что вы хотите его защитить», – вспомнилось ей.

Ну, конечно же, хочет. Это ее работа. И ее обязанность, большое вам спасибо. Тут она вздрогнула при мысли о тех двоих. Навязчивых и жутких типах.

Генри кивнул. Лицо у него осунулось, подумала Грейс, или, возможно, просто так выглядело. По мере роста ребенка форма головы меняется, челюсти, скулы и глазницы меняют положение и очертания. Похоже, скулы у Генри стали выше, отчего щеки казались впалыми. Он вырастет симпатичным, весь в отца, и фигурой в него пойдет. Он вырастет, вдруг поняла она, и станет выглядеть точь-в-точь, как ее отец.

– А где папа? – спросил Генри.

– В Кливленде. Надеюсь, завтра вернется. Он тебе не говорил, когда возвращается?

И тут ее поразило, что она даже спросила у родного сына, когда вернется ее муж. Но брать свои слова обратно было слишком поздно.

– Нет. Не говорил. Я в том смысле, что он не сказал, куда уезжает.

– Надеюсь, он успеет вернуться к ужину с дедушкой и Евой.

Генри промолчал. Ему нравилась Ева, которая – если только в жизни и психике матери Джонатана не произойдет радикальных изменений – являлась бабушкой, которую он по праву должен был иметь.

Родители Джонатана несколько десятков лет провели в плену своих непризнанных пристрастий (по словам Джонатана, Наоми была алкоголичкой, а Дэвид с 1970-х годов ни дня не провел без транквилизаторов) и безграничном потакании младшему брату Джонатана, закоренелому бездельнику, который так и не окончил колледж, никогда толком не работал и жил в подвале родительского дома, узурпировав их заботу, внимание и финансовые ресурсы. Здоровые амбиции Джонатана явно сбивали его родителей с толку, а желание принимать участие в жизни других людей, особенно находящихся в чрезвычайных обстоятельствах, вызывало неприкрытое отвращение. Они все так же жили в Рослине, но с тем же успехом могли бы жить и на Луне. Генри с младенчества их не видел.