Преображенцы расположились в аллеях Петродворца, пили, ели и гуляли всю ночь. Лишь Державин не принимал участия во всеобщем веселье и угрюмо бродил между деревьями.
Что же получается? Только вчера он обещал служить верой и правдой законному императору Петру Федоровичу, а сегодня присягнул на верность Екатерине… Ему не хотелось признавать себя предателем. Присягнула вся гвардия! Не могут ошибаться разом столько людей. Но все-таки… Что-то саднило в груди и тревожило душу: он помнил, как милостив и дружелюбен был с ним низложенный император.
Под утро на центральной аллее он увидел черную карету, которую мчала запряженная цугом шестерка лошадей. Окна были зашторены, карету облепили гренадеры. Они примостились везде, где только можно: на запятках, на козлах, на подножках. Но в какой-то момент занавеска на окне вдруг поднялась, и потрясенному Державину явилось бледное лицо императора Петра Ш. Словно затравленный зверь, тоскливо и безнадежно глядел он сквозь стекло. Заметив Державина, он встрепенулся, подался вперед, губы его шевельнулись, и гвардеец скорее угадал, чем услышал:
— Mein Soldat![6]
— Ihre Majestat![7], — рванулся к нему Державин. Но в ту же секунду, откуда ни возьмись, подскочили гвардейцы охраны и, грубо схватив его за плечи, потащили прочь от дороги.
Последнее, что он увидел — упавшую занавеску в окне кареты.
— Кто таков? Полк, рота? С какого перепугу тут бродишь? — строго спросил седой капитан, командир наряда охраны.
— Рядовой Преображенского полка третьей мушкетерской роты Гавриил Державин! Заблудился, ваше благородие, виноват!
— Эх ты, деревенщина! Ну, времена… Набирают в гвардейский полк абы кого. Не по уму-разуму, а по широким плечам да завидному росту… — ворчал маленький щуплый капитан, не зная, как поступить с солдатом. — Ладно, Бог с тобой, ступай, ищи свою роту, мушкетер!
Но вдруг подскочил один из охранников и что-то жарко зашептал на ухо капитану. Тот хмыкнул и сурово оглядел задержанного.
— Так вы — дворянин и служите в голштинском полку? Это правда?
Гавриил узнал в доносчике долговязого капрала Лавкина. В его присутствии майор Терентьев вручал Державину приказ о переводе в голштинский полк. Что делать? Подтвердить — значит подвести Терентьева, который, спасая его, сжег подписанный императором приказ. Отрицать — значит, солгать, а лгать он не привык. К тому же это было опасно: выяснить правду при желании было не так уж трудно.
— Что вы хотели сообщить Петру Федоровичу? — последовал настойчивый вопрос.
— Клянусь, ничего, ваше благородие!
Видя растерянность молодого гвардейца, капитан велел арестовать его до выяснения всех обстоятельств.
Державина препроводили на гауптвахту и заперли в камере. Когда глаза привыкли к полумраку, удалось разглядеть грубо сколоченный стол, за которым, сгорбившись и постанывая, сидел мужчина. Гавриил приблизился к нему, и арестант поднял голову, открыв смуглое осунувшееся лицо. В свете коптившей сальной плошки блеснули темные влажные глаза.
— Что с вами? — спросил Державин.
— Разве дело во мне! — Мужчина сжал кулаки и стукнул ими по столу. — Мой добрый государь… Заговорщики арестовали его и заставили подписать отречение. Потом повезли в Ропшу и не позволили мне быть рядом с ним. Вот до чего я дожил… Бросил в беде своего господина! О, Mein Gott! Я не хочу больше жить!
В голове Державина промелькнуло воспоминание. Во время его разговора с императором рядом находился то ли придворный, то ли слуга с каким-то странным именем…
— Возьмите себя в руки, господин Бастидон! — твердо сказал он, вспомнив имя. — Не казните себя за то, в чем вы не виноваты. Надо уметь жить не прошлым, а будущим!
ebooksa