— Славно, Церен, сын Нохашка! Теперь скажи хозяину, что нам от него ничего не надо. Мы едем в Янхал, хотели бы переночевать у него, если можно. Ты нас понял, Церен?
Мальчик кивнул в знак того, что все понял, повернулся к хозяину и передал все услышанное по-калмыцки.
Хозяин улыбнулся.
— Теперь ты скажи им в ответ, — велел он Церену. — Кто приехал к калмыку, зашел в его кибитку, считается гостем и не должен спрашивать разрешения на ночлег. Говори, фамилия моя… нет, не так. Скажи, я — брат известного во всех Малых Дербетах Бергяса Бакурова. Нет, скажи лучше так: во всей степи, где есть владения Бергяса, все люди беспрекословно подчиняются мне, то есть Бергясову Лиджи. А еще скажи: если всю мудрость, данную богом хозяину этой кибитки, погрузить на верблюда — сильное животное это не поднимет той поклажи. Скажи, есть брат у меня — багша[7] Богла, в голове которого и в животе все учение святого будды… Он преемник всеблагого Бааза-багши, побывавшего в Тибете. И еще скажи — мой гнедой скакун не раз брал первые призы на скачках… А жену мою зовут Бальджир, она славится красотой на всю степь.
Хозяин закончил, широко ухмыляясь, а Церен начал переводить, стараясь ничем не выдать своего отношения к произносимым словам. Но кто-то не выдержал за стеной кибитки. Раздался смех женщины, ее поддержали другие — и вот уже хохот стал заглушать голос Церена. Гости с удивлением повернулись в ту сторону, откуда раздавался смех. Сквозь щели в кибитку глядело множество насмешливых глаз. Хозяин резко поднялся и выскочил наружу — сразу же сыпанул топот убегающих. Вернулся он еще больше нахмуренный, молча сел. Хозяйка принесла черный котел и опустила его на треногу, сняла закопченную крышку с котла, и кибитка наполнилась ароматным запахом чая и мускатного ореха. Гости внимательно следили за каждым ее движением. Вот она достала с полочки над дверью деревянную миску, взяла из нее двумя пальцами большой кусок коровьего масла, подошла к котлу, опустила масло в чай, миску поставила на место, облизала пальцы и вытерла их белым платком, висевшим у нее на боку за поясом. Потом Бальджир принесла засаленные деревянные пиалы, протерла их грязной тряпицей, поставила перед мужем и гостями, помешала в котле ковшиком и разлила чай.
— Спроси теперь, — сказал Лиджи Церену, — в каких они должностях? Или, может, по торговой части?
— Мы не занимаем никаких должностей, — разъяснил Вадим. — Учимся в университете в большом городе. Студенты мы.
— Они учатся в городе, — перевел Церен и запнулся.
— Русские сказали много слов, ты — мало, говори дальше, — потребовал хозяин кибитки.
— Если не все понял, ты не стесняйся, спрашивай, — вставил Вадим.
— Не все понял! — признался Церен. — Студент? Университет?
— Университет, — объяснил Вадим, — это самая большая школа, там учат на доктора или учителя. Молодые люди, которые там учатся, называются студентами.
— Студент, — улыбнулся Церен, — студень… На Дону, когда мы там жили, из ножек и головы барана делают студень. Моя мать хорошо это умеет.
Вадим, сдерживая смех, замотал головой. Борис спросил:
— Ты был на Дону?
— С отцом еще, — ответил мальчик. — Мы жили там на хуторе, пасли скот.
— О чем болтаешь? Почему не переводишь? — сердито напомнил хозяин, сурово посмотрев на Церена, взял пиалу и с шумом втянул чай.
Вошедшая Бальджир с гордым видом положила перед каждым по куску лепешки. Гости попробовали лепешку и отложили, а Борис вдруг поднялся и с окаменевшим лицом, низко пригибаясь, торопливо выбрался из кибитки.
«Что с ним? Лепешка не по вкусу? Сидеть неудобно?» Вадим чувствовал, как ломило в ногах без привычки сидеть, сложив ноги калачиком, но он терпел, не показывал виду, прихлебывая из пиалы маленькими глотками.
А Бальджир было чем гордиться. Сегодня в ее кибитке пили чай с лепешкой. В целом хотоне, а жили тут тридцать семей, ни у кого, кроме Бергяса, не найдешь горсти муки. Бальджир сбегала к старшей снохе, к Бергясовой Сяяхле, выпросила у нее лепешку, небольшую, с полсковороды, — и за то спасибо. Если бы не русские гости, даже добрая Сяяхля никогда бы не поделилась такой едой. Как же! Двоюродный брат Бергяса будет угощать русских чаем — только чаем, об этом позоре узнает вся степь. Пришлось поделиться.
ebooksa