– Господин Грин, а Вы можете нам сказать, что это за фигура? – был естественный вопрос, который сразу же задал Вилльямс.
– Понятия не имею, Вилльямс. – Но я много чего слышал о том особняке и об этой истории еще до того, как побывал там. Вот, что я знаю. Старик Фрэнсис был до ужаса зол на врагов пытающихся похитить его ребенка, и если вдруг случалось так, что он кого-нибудь начинал подозревать в том, что тот замыслил недоброе, ведь он прекрасно понимал, что его оставят без наследника, он при первой же удобной возможности старался избавиться от него. Таким образом, постепенно, он свел счеты со всеми кого подозревал, кроме одного. В те времена добропорядочные сквайеры могли себе позволить многое, о чем сегодня они даже и мечтать не смеют. Ну, так вот, тот человек, которого он не смог уничтожить был, как это у нас часто говорят, выходцем из очень древнего дворянского рода. Насколько я знаю, в свое время его предки были крупными феодалами. Те же самые сведения о нем я нашел в нашем церковном приходе.
– Это похоже на те события, которые описываются в романе Томаса Харди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей[53]», – вставил свое слово Вилльямс.
– Да, да, похоже, Вы правы, Виллямс, хотя я этой книги и не читал, тем не менее, этот парень мог похвастаться своей родословной. На церковном кладбище есть целая аллея из могил, принадлежащих его предкам, поэтому он так сильно и озлобился. Правда, Фрэнсис никак не мог найти на него управу, потому что тот всегда старался не выходить за рамки закона. Пока, однажды вечером егеря настигли его в роще, что находится на дальнем краю поместья Фрэнсиса, он пытался похитить ребенка. Я могу показать вам то место, оно граничит с землями, некогда принадлежащими моему дяди. Вы представляете, какая там была драка. Идем дальше. Этот парень, по-моему, его звали Гауди (да, да, вспомнил – Гауди) всё верно. Так вот, этот Гауди застрелил одного из егерей. Бедняга! Как мне его жаль! А Фрэнсису только этого и надо было. Потом был большой суд с присяжными, а вы знаете, какие в те времена были порядки и какие судьи! Приговор был очень строгим. Беднягу Гауди повесили в очень скором времени. Мне показывали то место, где он похоронен, это на северной стороне церкви. Вы же знаете, как у нас заведено: тех, кого повесили, или тех, кто сам наложил на себя руки, хоронят на северной стороне кладбища. Так вот, после того, как этого Гауди повесили, кому-то из его друзей (потому что у того не осталось ни единого родственника, – этакий
Об этой гравюре Вилльямс рассказал Деннисстоуну, а тот, в свою очередь, большой компании в которой находился и я. Вместе со мной в той компании был один саддукей[55] – он же, профессор офиологии[56]. Мне очень горько признаться, но этот профессор, когда его спросили, что он думает по этому поводу, ответил: – «Ох, уж эти Бриджфордцы[57]! Всё бы им болтать всякую чушь», – тем самым, показав свое отношение, и это было встречено точно так, как этого заслуживало.
Остается только добавить, что теперь эта гравюра находится в Эшмоловском музее искусства и археологии[58]. Она подверглась экспертизе на предмет использования художником при выполнении рисунка симпатических чернил[59], правда, безрезультатно. Кстати, господин Бритнелл ничего не знал о свойствах этой гравюры, хотя почему-то был просто уверен в том, что эта работа какая-то особенная. К сожалению, кто бы впоследствии на неё ни смотрел – ничего интересного более заметить так и не смог.
Ясень
Любой из тех, кому приходилось путешествовать по Восточной Англии, наверняка помнит небольшие сельские домики, которыми нашпигована вся округа. Такие дома обычно бывают довольно сырыми. Как правило, построены они в итальянском стиле, к тому же, часто вокруг них разбиты земельные участки от восьмидесяти до ста акров. Меня всегда тянуло к таким домам с серыми изгородями из дубовых досок, рядом с ними деревья, горделиво расправившие свои плечи, пруды, в которых дно заросло водорослями и густой непроходимый лес, шелестящий листвой поблизости. Но еще, мне всегда нравились особняки времен королевы Анны, поддерживаемые колоннами и отштукатуренные, с портиками в греческом стиле – такие портики были очень популярны в конце 18 столетия. Потолки в холле такого особняка поднимаются до самой крыши, а внутри к тому же имеется небольшой орган. Мне нравятся библиотеки в таких особняках, в них всегда можно найти что-нибудь интересное, начиная от Псалтыря 13 столетия до маленьких сборников стихов Шекспира. Также мне нравятся и картины, развешанные там по стенам. А больше всего я люблю представлять какой была в таком особняке жизнь, когда его только построили. В те времена, когда высокородные лорды приходили сюда на балы, а не в наше время, когда, даже если у вас и нет большого состояния, развлечений хоть отбавляй и жизнь от этого представляется весьма интересной. Да, я хотел бы иметь такой особняк и иметь достаточно денег, чтобы содержать его и приглашать в него своих друзей на веселые празднества.
Впрочем, я что-то увлекся. Дело в том, что я хотел рассказать вам историю, произошедшую в одном из таких особняков. Я говорю о Кастринггэм Холле[60] в Суффолке[61]. Вполне вероятно, с того момента как вышел этот рассказ в нем уже многое изменилось, но в основном, наверняка, он остался прежним. Всё также сохранился там портик в итальянском стиле, несущий квадратный остов белого дома (внутреннее убранство которого и тогда казалось более древним, чем он выглядел снаружи), парк, граничащий с лесом, и озеро. Но главной достопримечательности, благодаря которой этот особняк всегда можно было отличить от других таких же как он, уже нет. Раньше, если смотреть со стороны парка, то можно было увидеть справа от дома высокий старый ясень, растущий на расстоянии пяти-шести ярдов от стены и почти касающийся её ветвями. Полагаю, он стоял здесь с того самого времени когда Кастрингэм перестал быть военной крепостью а его ров засыпали и построили усадьбу для Елизаветы. Во всяком случае, к 1690 году этот особняк уже, фактически, приобрел тот вид, который известен нам.
В тот год в графстве, где находится Кастрингэм Холл, проходило много судов над ведьмами. Причем, мне кажется, потребуется еще очень много времени, прежде чем мы, просмотрев все имеющиеся материалы, задумаемся над тем, а существовали вообще хоть какие-нибудь причины того, что вызывало всеобщий страх перед ведьмами в Средние Века? Может быть те люди, которых обвиняли в том, что они были ведьмами и колдунами, на самом деле сами себе внушили, что они обладают какими-то сверхъестественными способностями? Впрочем, вполне может быть, они очень хотели, по крайней мере, пусть не обладать таинственной силой, но делать зло своим соседям. Возможно также, что все их признания, которых было очень много, добыты посредством применения жестоких пыток, к которым прибегали охотники на ведьм. На все эти вопросы, насколько я знаю, ответ еще не найден. Но материалы, имеющиеся у меня, дают мне право самому анализировать и делать выводы. Я не могу всё это сразу и одним махом отбросить прочь, как пустые выдумки и бред. Читатель должен сам составить свое мнение.
Дело было так, однажды в Кастрингэме одну несчастную женщину приговорили к смерти через повешение под торжественное аутодафе[62]. Звали её миссис Мозерсоул, и она отличалась от обычных деревенских ведьм тем, что была намного их богаче и занимала более влиятельное положение в обществе. Несколькими уважаемыми местными землевладельцами были предприняты попытки её спасти. Они сделали всё для того, чтобы оправдать её, и приложили все свои силы к тому, чтобы изменить вердикт присяжных.
Вероятнее всего, роковыми для неё оказались показания тогдашнего владельца Кастрингэм Холла – сэра Мэтью Фелла. Тот под присягой поклялся, что видел её три раза из своего окна, как он утверждал, – «на ясене возле моего дома[63]». По его показаниям она сидела на ветке дерева одетая только в женскую сорочку и срезала маленькие веточки каким-то странным кривым ножом, а когда она это делала – было видно, что она разговаривает сама с собой. Каждый раз сэр Мэтью делал всё возможное, чтобы поймать эту женщину, но каждый раз её пугали случайные шорохи, которые возникали по его милости. Поэтому, единственное, что ему удавалось увидеть каждый раз, когда он шел в сад её изловить, – это зайца, бежавшего через тропинку по направлению к деревне.
На третью ночь он изо всех сил старался догнать её и бежал до самого дома миссис Мозерсоул. Затем ему пришлось четверть часа стучать в её дверь, прежде чем та вышла очень рассерженная и с виду очень заспанная, как будто только что встала с постели. А он не смог найти никакого оправдания для такого позднего своего визита.
Главным образом на основании этих свидетельских показаний (были и другие, хотя и не такие сногсшибательные и неопровержимые, от других односельчан – прихожан одной церкви), миссис Мозерсоул была признана виновной и приговорена к смерти. Её казнили через неделю после суда в городе Бери-Сент-Эдмундс[64], а вместе с ней повесили еще пять или шесть других несчастных женщин.
Сэр Меттью Фелл, в то время он был помощником шерифа, сам лично присутствовал при казни. Было тоскливое мартовское утро, моросил мелкий дождь, а телега с приговоренными к смерти тащилась за Северные Ворота на поросший дикой травой холм. Туда, где стояли виселицы. Другие обреченные были вялые и безразличные к своей участи, или же были сломлены пытками, но миссис Мозерсоул была совсем другой, как в жизни, так и перед смертью. Её неистовый гнев, как свидетельствовал в своем отчете о проведенной казни протоколист, оказал настолько сильное влияние на очевидцев, даже на палача, что это послужило неопровержимым доказательством того, что она является живым воплощением демонической силы в глазах тех, кто видел её. К тому же она не оказывала никакого сопротивления служителям закона. Лишь только смотрела на тех, кто посягнул на её жизнь таким ядовитым змеиным взглядом, что один из присутствующих при казни впоследствии рассказывал – шесть месяцев после этого мысль о ней преследовала его, и он никак не мог от неё отделаться.
При этом, всё, что она, согласно этому протоколу, произнесла, были бессмысленные на первый взгляд слова: – "Будут у вас гости в Холле", которые она полушепотом повторила несколько раз.
На сэра Мэтью Фелла поведение этой женщины на эшафоте впечатления не произвело никакого. У них по этому поводу состоялся разговор с Викарием их церковного прихода, в компании которого он возвращался домой после казни. Он говорил ему о том, что свои показания в суде он не особенно охотно давал. У него не было мании преследования ведьм, но, как он утверждал впоследствии, он не мог дать никаких других показаний по этому делу кроме тех которые он дал, и что он ни в коем случае не мог ошибиться, рассказывая о том, что видел собственными глазами. Весь этот суд с последующей казнью были ему глубоко отвратительны, потому что он такой человек, которому больше нравится делать добро людям. Тем не менее, он убежден в том, что чувство долга его обязывало поступить именно таким образом, и он всё сделал правильно. Такие мысли терзали душу сэра Мэтью Фелла по дороге домой, а викарий приветствовал подобные откровения, поскольку, как считал он, так на его месте поступил бы любой истинно верующий человек.
После этого события прошло несколько недель. Наконец, когда в мае наступают дни полнолуния викарий и наш достопочтенный сквайр опять встретились в парке. Они вместе шли по дороге, направляясь в Холл. Леди Фелл уехала к своей матери, которая тяжело заболела, и сэр Мэтью остался в доме один. Поэтому для него не представляло особого труда уговорить викария, отца Кроума, зайти к нему на ужин, хотя было уже довольно поздно.
В этот вечер сэр Мэтью был не особенно расположен поддерживать компанию. Главным образом они разговаривали на темы, касающиеся семьи и церковного прихода, к тому же, пользуясь удобным случаем, сэр Мэтью составил для себя в письменной форме памятку, в которой он изложил то, как он собирается обустроить свое поместье и эти записи впоследствии оказались исключительно полезными.
Когда около девяти часов вечера отец Кроум засобирался домой, они вместе с сэром Мэтью решили немного прогуляться по покрытой галькой дорожке, находящейся за домом. Тогда и произошел случай, который произвел очень сильное впечатление на отца Кроума. Они были около ясеня, а он, как я уже говорил, рос рядом с домом, ветвями касаясь его окон, вдруг, сэр Мэтью внимательно посмотрел на дерево и сказал:
ebooksa