Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

22
18
20
22
24
26
28
30

– Всегда есть какое-то но! – возмутился я. – Всегда есть причина, чтобы отвергнуть любое, даже самое выгодное, предложение. Как звучит твое но?

– Ты.

– Я?

– Да, ты, парень! И дело не в том, что ты слабак. Сильные люди отправляются в Рай, а не ожидают конца света в Аду или его предместьях. Вопрос в другом. Мы вернемся в Лабиринт. А ты вернешься с нами, когда запечатаешь пролом?

– Зачем мне возвращаться в Лабиринт? – поразился я вопросу мертвеца.

– Затем, что невозможно охранять двери Лабиринта, находясь на Поверхности. По крайней мере, для нас. А если мы не сможем охранять двери, то как мы заслужим искупление?

Всего сутки я находился в Лабиринте, а уже соскучился по солнечному свету. Смог бы я провести здесь вечность? Любой ответит: «Нет». Но никто из тех, кто это скажет, не будет жить вечно. Так стоит ли так бояться мира сна и смерти? Но я отличался от всех. Выбирая между жизнью и смертью, я мог отказаться от выбора:

– Ты зовешь меня во тьму, но мой путь – это путь вечных восходов и закатов. Я не принадлежу ни миру живых, ни миру мертвых. Я обречен вечно путешествовать через запертые двери, между Поверхностью и Лабиринтом. Я согласен с тобой – чтобы охранять ворота, я должен жить в Убежище. А еще я не могу вернуться в свой дом на Поверхности. У меня там нет ничего, ради чего стоит возвращаться. Я стал мертвецом и как мертвец должен подчиняться Закону: не вмешиваться в дела живых, пока живые не вмешаются в дела мертвых. Если вернуться в Лабиринт – плата за твою помощь, то я вернусь, но не чтобы заточить себя здесь навсегда, а чтобы стать вечным странником между миром мертвых и миром живых. Я буду жить в равной степени здесь и на Поверхности. Так даже интереснее.

Я сказал, и все замолкли. Никто ничего не хотел говорить. Рене закурил, его клан разошелся по своим делам, а Эдвин Крамп отправился обратно к себе в комнату. Перед самой дверью он бросил одну фразу:

– Главное, не забудь, что ты еще должен дать начало новому виду.

Неприятно осознавать, что тебя считают экспериментальной породой подопытных крыс. Может, чуть лучше.

Вслед за доктором куда-то пропал и Рене, и весь его клан. Они оставили меня одного в непропорционально огромной пустоте комнаты. Я взял в руки железную кружку и начал рассматривать в нем свое перевернутое отражение. Почему я так легко согласился поселиться в Лабиринте? Видимо, во всем виноваты Тени – это они с детства звали меня в свой мир. Вот круг и замкнулся. Или я заблудился в нем? А вообще, я сам себя не мог понять: наверху мечтал спуститься вниз, внизу мечтаю подняться наверх. В Лабиринте страшно, на Поверхности бессмысленно. Не так просто выбрать между страхом и бессмысленностью. Но Лабиринт кроме страха скрывал кое-что еще – загадочную неизвестность, в которой может таиться надежда. В бессмысленности надежду найти невозможно.

Вернулся Рене, прихватив с собой стеклянную бутылку без этикетки. Он снял перчатки, забрал у меня из рук пустую кружку и налил в нее прозрачную жидкость из бутылки. Воду? Спирт? Я бы предпочел, чтобы это была вода, – не хотел сражаться пьяным. Убийца вытащил длинный раскладной нож. Лезвие коснулось ладони, и янтарная эссенция заструилась по прижатому к телу клинку внутрь стакана. Секунд через пять Рене отпустил рану, пододвинул ко мне стакан, кинжал и сказал:

– Теперь твоя очередь.

Я не спешил брать нож в руки. Провести ритуал предложил я, но теперь он не внушал мне доверия. Мне вообще ничего не внушало доверия в Лабиринте. Мир мертвых.

«Мир живых», – ответило внутричерепное эхо.

Взял в руки стакан. Заглянул внутрь и увидел в янтарной крови прошлое Рене. Много рыцарей с копьями, они куда-то скачут. Один из всадников врезается в такого же кавалериста, как и он, и, выбитый из седла, падает на землю.

Интересно, какие картины будет рисовать моя кровь, когда я волью ее в этот стакан?

– Значит, так дают клятву крови? – произнес я.

– Нет. Так становятся предводителем клана Теней потерянного воинства.