Аня сбегала за Евгением Владимировичем. Молча сидел он у стола, перебирая конверты, и горько пожалел, что пустил фотокорреспондента в мастерскую. С Оленькой вызвалась поговорить Мария Ивановна. Девушка пришла в кабинет директора, переворошила конверты и удивленно вскрикнул:
— Неужели это все мне?
Затем она разделила всю пачку на две части, одну передала Николаю Федоровичу, другую Евгению Владимировичу.
— У меня от вас секретов нет. Прочитайте. Хорошие письма отдайте мне, — Оленька смущенно затеребила выпорхнувший из-под халата бант и тихо добавила: — плохие жгите.
Оленьке отдали письма от ремесленников и ее сверстниц — учениц школ, три бросили в мусорную корзину, автору одного письма Николай Федорович сам написал ответ: «Старый осел. Прошу оставить в покое мою ученицу. Иначе я вынужден буду отправить письмо в трест, пусть сослуживцы по достоинству оценят ваши никчемные вирши и осудят ваши гаденькие мыслишки…»
Андрей Матвеевич хотя и ни разу не видел старшего экономиста из рыбного треста — автора письма, но ясно представлял себе этого стареющего хлюпика.
Грустил последние дни и Евгений Владимирович, поглядывая на своих питомцев. За станками теперь стояли не ученики, а настоящие токари. От высокой скорости сливались угловатые очертания отливок, поковок. Ему пришла в голову забавная мысль: он может уйти из мастерской на час-два, и ничего не случится. Не начнется в проходах игра в футбол, а было время… «Запрещаю играть», — Евгений Владимирович улыбнулся, вспомнив начальные слова своего первого распоряжения по мастерской. Два года не прошли бесследно и для мастера, на голове прибавилось седых волос, пришлось заменить стекла в очках на более сильные. Зато какая выпала награда за труд — заводы ссорятся из-за его питомцев! В большую жизнь уходят токари шестого выпуска. Отложив чертеж, Евгений Владимирович мысленно рисует себе такую картину: вот Вадим входит в светлый заводский цех, поглядев на работу ремесленника, рабочие говорят: «Узнаем бушуевский почерк!» А если питомцу выпадет путевка в незнакомый город — и там добрым словом обмолвятся: «Паренек ленинградской закваски, чуют руки станок…»
В этих мечтах, простых и счастливых, молодеет старый мастер и хочет, чтобы летние каникулы стали покороче — сиротливо ему без учеников.
Евгений Владимирович тайно готовил каждому выпускнику подарок от себя — набор резцов. И вот, за неделю до выпускного вечера, опять случилась беда.
Училище изготавливало приборы для Северного флота. Вадим и Георгий работали на обточке малых валиков, Антон производил чистовую отделку.
На заседании праздничной комиссии Антона задержали. Не желая отставать от товарищей, он после ужина вернулся в мастерскую. Через два часа на тумбочке Георгия было уже пусто, Антон начал брать детали с рабочего места Вадима. Сверяя размеры, Антон поднес к лампе чертеж и невольно вздрогнул, стало жарко, задрожали руки. На синьке, под масляным пятном после двойки и запятой явственно выступала единица. Ошибка! На одну десятую миллиметра сточено металла больше, чем требовалось по замыслу конструктора. Две недели он, Антон, портил работу своих товарищей. Разжав центры, схватив валик и чертеж, Антон кинулся во второй этаж, громко повторяя:
— Что я наделал! Нужно остановить сборку!
Потрясенный несчастьем, Антон забыл, что после пуска старого корпуса слесари работали в одну смену. На сборочном участке тускло горела лампочка пожарного сигнала, освещавшая беспокойным светом главный проход. Антон подбежал к распределительному щиту, включил свет. На верстаке в просторных ящиках, пахнущих свежей смолой, лежали новенькие приборы МГ-3, бережно обложенные мягкой стружкой, тут же высились горки фанерных крышек. В центре крупно чернела надпись: «Верх! Осторожно!» В углу крышки стояло клеймо военпреда — фиолетовый круг.
Подсчитав первый ряд и умножив на четыре, Антон ужаснулся: собрано и принято сто приборов! На рассвете грузовик увезет их в порт. Где обнаружится ошибка Антона — у гранитных причалов в бухте Полярной, в лютый ли шторм на Баренцевом море — угадать трудно. Сейчас он твердо знал одно: ошибка станет известна лишь через два-три месяца, а может, и позже. Зачем шуметь?
В дни беспризорной жизни Антон просто из озорства обманывал людей. Вместо ашхабадской расписной шали доверчивые хозяйки уносили с толкучки рогожные куклы. От одной мысли, какое растерянное лицо будет у женщины, так ловко обманутой, он смеялся до слез. Так было еще два года назад.
Теперь у погубленных приборов стоял другой Антон. В училище научили его токарному мастерству, научили по-новому смотреть на окружающий мир. Здесь он понял смысл слов, выражающих лучшие человеческие чувства. Узнал, что обман не доблесть, а подлость; узнал, что драка не геройство, а хулиганство; узнал, что есть в жизни дружба — крепкая, настоящая, которая в огне не горит, в воде не тонет.
В сложившемся характере Антона еще таились и отрицательные черточки, самой страшной из них была боязнь ответственности. Зачем себе выносить приговор? Да и когда — накануне выпуска. Виноват военпред, никто его не приневоливал принимать первый прибор по рабочему чертежу, запятнанному маслом. Он нарушил правило. Кто может упрекнуть Антона в нечестности? Никто. А если он признается, то его выгонят из училища. Разве производству нужны бракоделы?
Никто не видел, как Антон стоял на сборочном участке у ящиков, никто не видел, как он, пугливо оглядываясь, бежал из слесарной мастерской, как рванул рубильник, выключая электрический свет.
Антон предпочел умолчать. Он был уверен, что клещами не вырвут у него признания. Да и кто узнает про его оплошность? Требовалось одно — сохранить спокойствие, продолжать как ни в чем не бывало чистовую отделку валиков.
Вернувшись в токарную мастерскую, Антон установил деталь, включил привод. И тут только до него дошло, что не хватит сил подвести резец к металлу, не может он сознательно портить валики. Выключив станок, убрав инструмент, он убежал в парк.
ebooksa