Сафар зажал клапан, проверил — никаких отклонении. Снял первую стружку, установил резец на второй заход и почувствовал, что кто-то сзади за ним наблюдает.
— Обожди, парень. Так ты одну норму выполнишь, а на нашем участке никто не дает меньше двух.
Это сказал сосед слева, на вид такой хмурый, безразличный ко всему, в руках он держал резцы и приспособление — круглую крышку с шестью прорезями и зажимными гайками.
— Открывав тумбочку.
Сафар попридержал непослушную дверцу, догадываясь и еще не веря, что ему дарят набор резцов. Но это именно так и было. Положив резцы нас нижнюю полку, сосед сказал:
— Счастливые резцы, это тебе на развод.
— Я же не постоянный. У вас только практику прохожу.
— Нет, парень, в нашем третьем механическом нет временных. Если кто к нам пришел, от нас не уйдет.
Иван Захарович — так звали соседа — легонько повернул Сафара к тумбочке, вложил в прорези шесть клапанов, завернул ключом зажимные гайки.
— Понятно? Ну, теперь действуй.
Ничего в жизни училища не изменилось. После завтрака и утренней линейки группы расходились по аудиториям, мастерским. И все же чувствовался наступающий праздник. В клубе монтеры заменяли устаревшую проводку прожекторной линии, прокладывая вместе ветхого шнура свинцовый кабель. Максим Ильич опять в актовом зале беззлобно поругивался с полотерами, Антонина Осиповна переселилась в портновскую мастерскую. Ее тревожило, что не у всех первогодков пригнана парадная форма. Иван Спиридонович производил примерку, намечая мелом, где укоротить, а то и выпустить запас.
В клубной половине шли репетиции. Драматический кружок ставил комедию «Слава», группа сольного пения готовила сцену из оперы «Князь Игорь». Духовой оркестр уединялся в надстройку над прачечной, разучивая марши. От разноголосых звуков дребезжали стекла и в нижнем этаже.
Училище готовилось к шестому выпуску своих питомцев. Пройдя квалификационную комиссию, выпускники сразу повзрослели, в их поведении появилась необычная степенность. В перемену, если они и выходили в парк, на двор, то разве за тем, чтобы понаблюдать, как резвятся их младшие товарищи.
В радостные хлопоты непрошенно заглядывала и печаль — неизменная спутница всех проводов. Сколько пережито за минувшие два года! На столе директора лежала стопка дипломов и рядом книжки нарядов Министерства трудовых резервов. Документы пробуждали у Николая Федоровича странное чувство радости и грусти. Он хорошо помнит, как вначале подростки, робко подходили к станкам, с неуклюжей старательностью управляли суппортами, как красивыми стружками набивали карманы халатов к негодованию сестры-хозяйки.
Слесарные ученики скашивали углы на гайках для паропровода, где точность определяется «на глазок». Хорошо помнит он хромоногие табуретки — первые работы модельщиков и невольно сравнивает с ними отливку корпуса водопомпы с несколькими выступами и наклонными отверстиями, сделанную по модели Глобы.
Давно ненужной стала Сафару деревянная подставка у его станка. Трудно узнать в Оленьке девочку-подростка из детского дома. Как она выросла, похорошела! Минувшей весной комсомольская газета «Смена» поместила портрет Оленьки — отличницы учебы. И пошли письма ворохами. Много неприятных часов пережил тогда Николай Федорович. А началось это вот с чего. Андрей Матвеевич, зайдя в канцелярию, увидел, что машинистка стоит у окна и вслух читает на конверте стихотворную надпись:
Под стихотворной строфой на конверте было нарисовано сердечко, пронзенное стрелой. Имя и фамилия Оленьки были написаны цветными карандашами.
Когда Андрей Матвеевич положил директору на стол пачку писем, у Николая Федоровича появилось желание швырнуть всю пачку в огонь, но он вовремя спохватился. Письмами вправе распорядиться только сама Оленька.
ebooksa