И вот однажды утром Орион явился к голубятне спозаранку и окликнул Лурулу, и тот выгнал собратьев за порог, и они поспешили на псарню, и Орион распахнул двери и всех повел на восток через меловые холмы. Гончие держались вместе, а тролли, вооруженные хлыстами, бежали рядом, – так несколько колли пасут стадо овец. Отряд отправился к границе Эльфландии, дабы подстеречь единорогов, когда те выйдут из сумерек попастись вечером на земной траве. И едва земной вечер смягчил очертания ведомых нам полей, охотники добрались до опаловой границы, что отгораживает те поля от Эльфландии. Там затаились они, поджидая могучих единорогов, пока над Землею сгущалась тьма. Подле каждой гончей стоял тролль, правая рука тролля лежала на загривке либо на боку пса, успокаивая его и унимая, и удерживая на месте, в то время как левая рука крепко сжимала хлыст. Необычный отряд замер у живой изгороди; по мере того как угасали последние отблески света, неподвижные силуэты казались все темнее. Когда же земные угодья померкли и стихли достаточно на придирчивый единорожий вкус, статные создания тихо проскользнули сквозь сумеречную преграду и далеко зашли в земные поля, прежде чем тролли позволили своим гончим тронуться с места. Потому, когда Орион подал сигнал, охотники с легкостью отсекли одного из единорогов от его эльфийского дома и погнали всхрапывающую добычу через те поля, что отданы в удел людям. И вот над магическим галопом гордого зверя, и над гончими, опьяненными волшебным запахом, и над подпрыгивающими, едва ли не парящими в воздухе троллями сомкнулась ночь.
Когда же галки, что расселись на самых высоких башнях Эрла, приметили над заиндевелыми полями алый ободок солнца, Орион спустился с холмов вместе со своими гончими и троллями, неся превосходную голову, лучше которой охотнику на единорогов и желать нечего. Очень скоро гончие, усталые, но довольные, свернулись в своих конурах, а Орион улегся в постель; тролли же на своей голубятне понемногу начали ощущать то, что ни один из них, кроме Лурулу, доселе не чувствовал, – тягостное, изнуряющее бремя времени.
Орион проспал весь день, а вместе с ним и гончие; ни одному псу не было дела, с какой стати он спит и как именно. Троллей же одолевало беспокойство: они изо всех сил старались заснуть как можно быстрее, в надежде защититься хотя бы отчасти от яростного натиска времени, – гости из Эльфландии опасались, что время уже угрожающе подступило к ним. А вечером, пока все они спали – гончие, тролли и Орион, – в кузнице Нарла снова сошелся Парламент Эрла.
Из кузницы во внутренние покои прошествовали, потирая руки и улыбаясь, двенадцать стариков – пышущие здоровьем, разрумянившиеся от резкого северного ветра и собственных развеселых предчувствий: очень довольные тем, что правитель их наконец-то проявил себя чародеем, они предвидели великие события, что грядут в Эрле.
– Соотчичи, – обратился Нарл ко всем собравшимся, называя их так по древнему обычаю, – разве не наступили для нас и для нашей долины отрадные дни? Глядите: все сбывается, что замыслили мы встарь. Ибо правитель наш воистину наделен магией, как мы того и желали, и волшебные твари явились к нему из нездешних угодьев, и все они повинуются его воле.
– Воистину так, – подтвердили все, кроме Гасика, торговца скотом.
Деревушка Эрл, маленькая и древняя, лежала вдали от наезженных путей, запертая в глубокой долине; ни малейшего следа не довелось ей оставить в истории; но двенадцать парламентариев всей душою любили свое село и мечтали его прославить. Теперь же возликовали они, внимая словам Нарла.
– Какая другая деревня, – молвил кузнец, – сносится с нездешним миром?
Но Гасик, хотя и разделял радость односельчан, все-таки поднялся на ноги, едва общее ликование слегка поутихло.
– Немало невиданных тварей, – молвил он, – нагрянуло в нашу деревню из нездешних угодьев. Может статься, смертные люди и обычаи ведомых нам полей все-таки лучше.
Однако Отт и Трель с презрением отнеслись к подобным речам.
– Магия не в пример лучше, – объявили все.
И Гасик снова замолчал и более не поднимал голоса против столь многих; и по кругу заходили чаши с медом, и все принялись толковать о славе Эрла; и Гасик позабыл о своем дурном настроении и о страхах, дурным настроением подсказанных.
До глубокой ночи веселились парламентарии: они пили мед, и с его безыскусной помощью заглядывали в грядущие года так далеко, как только может проникнуть взор человеческий. Однако радовались и ликовали они с оглядкой, осмотрительно понизив голос, дабы не услышал их бдительный фриар; ибо радость пришла к селянам из тех краев, которым самая мысль о спасении была заказана, и надежды свои возложили селяне встарь на магию, противу которой (как превосходно они знали) гневно гудела по вечерам каждая нота фриарова колокола. Парламентарии разошлись поздно, восхваляя магию приглушенными голосами, и возвратились к домам своим, постаравшись остаться незамеченными, ибо опасались проклятия, что фриар обрушил на головы единорогов, и боялись, как бы их, парламентариев, собственные имена не оказались вплетены в одно из проклятий, призванных сим достойным на созданий магических.
На следующий день Орион дал своим гончим отдых, а тролли и обитатели Эрла глазели друг на друга. Но день спустя Орион взял в руки меч, собрал отряд троллей и свору псов, и все они снова отправились далеко за холмы, к туманной опаловой границе, дабы подстеречь единорогов, что выходят из сумерек вечерами.
Они приблизились к границе достаточно далеко от того места, где вспугнули добычу только тремя вечерами раньше. Болтливые тролли указывали Ориону путь: уж они-то отлично знали излюбленные пастбища необщительных единорогов. И вот наступил земной вечер, бескрайний и безмолвный, и все вокруг поблекло, сливаясь с сумерками; но не услышали охотники поступи единорогов и не приметили ослепительно-белого отблеска. Однако же тролли хорошо знали свое дело: когда Орион уже отчаялся было поохотиться этой ночью и показалось ему, что в вечерней мгле нет ни души, на земном краю сумерек, где только мгновение назад не было ровным счетом ничего, возник единорог. Очень скоро зверь медленно двинулся вперед сквозь земную траву и удалился в поля людей на несколько ярдов.
За ним последовал другой и тоже отошел на несколько ярдов; и оба замерли, словно статуи, на пятнадцать наших земных минут: двигались только уши. Все это время тролли успокаивали гончих, что затаились под изгородью ведомых нам полей. Тьма почти скрыла их, когда единороги наконец стронулись с места. И как только самый крупный удалился от границы на достаточное расстояние, тролли спустили гончих со своры и с пронзительными насмешливыми воплями помчались вместе с псами вдогонку за единорогом, ничуть не сомневаясь, что надменная голова зверя у них уже почти что в руках.
Но хотя цепкие крохотные умы троллей узнали о Земле уже немало, они еще не успели постичь изменчивость луны. Темнота оказалась для троллей внове, и собак они очень скоро растеряли. Одержимый охотой Орион выбрал неподходящую ночь: мгла стояла непроглядная, луна вышла только под утро. Очень скоро отстал и он.
Ориону не составило труда собрать троллей: в ночи тут и там слышались их легкомысленные вопли. Собратья Лурулу послушно явились на рог, но ни одна из гончих не оставила бы пряного магического следа ради какого-то там охотничьего рога. Усталые псы добрели домой на следующий день: единорога они упустили.
И в то время, как вечером после охоты каждый тролль обхаживал и кормил свою гончую, и раскладывал для нее охапку соломы, и расчесывал шерсть, и вынимал из лап колючки, и выпутывал из ушей репьи, Лурулу сидел в одиночестве, часами напрягая свой крохотный сметливый ум, подобный маленькой яркой искре зажигательного стекла. Вопрос, над которым размышлял Лурулу поздней ночью, заключался в том, как охотиться на единорогов с гончими в полной темноте. И к полуночи в эльфийском уме тролля созрел ясный план.
ebooksa