Время и боги. Дочь короля Эльфландии

– Не играть мне больше со своим мячом, ведь теперь он потерян навсегда.

И принялись боги утешать Инзану, пока катала она серебряную луну, но девочка-Заря не слушала Их, а в слезах побежала к Слиду, туда, где играл он с мерцающими парусами, и перебирал драгоценные камни и жемчуга в своей необъятной сокровищнице, и верховодил над морем. И взмолилась она:

– О Слид, душа твоя заключена в море – верни мне мой золотой мяч!

И восстал темноликий Слид, облаченный в водоросли, и храбро нырнул с последней халцедоновой ступени порога Пеганы прямиком в океан. Там на песке, среди разбитых флотилий наутилусов и сломанных клинков меч-рыбы, отыскал он золотой мяч, канувший на темное дно. И, поднявшись в ночи на поверхность, весь зеленый и мокрый насквозь, Слид принес из моря сверкающий мяч к лестнице богов и вернул его Инзане; и взяла она мяч из рук Слида, и бросила в вышину, и полетел мяч по свету над парусами и морем, и засиял вдалеке над землями, Слида не ведающими, и достиг зенита, и начал было падать вниз, обратно в мир.

Но не успел мяч упасть, как выскочило из засады Затмение, и кинулось к золотому мячу, и схватило его в зубы. Увидев, как Затмение уносит ее игрушку, Инзана громко позвала на помощь гром, и тот вырвался из Пеганы и с воем кинулся на Затмение, и вцепился ему в горло, так что Затмение выронило золотой мяч, и мяч покатился к земле. Но черные горы коварно прикрылись снегом, и пока летел к ним золотой мяч, они обратили свои скальные пики в алые рубины, а озера в сапфиры, мерцающие на серебре, и померещилось Инзане, будто игрушка ее упала в изукрашенный драгоценными камнями ларец. Но когда нагнулась она подобрать мяч, не увидела она изукрашенного рубинами, серебром и сапфирами ларца, но лишь злобные горы, прикрытые снегом, что уловили ее золотой мяч. И заплакала девочка-Заря: некому было отыскать мяч, ведь гром убежал в дальние дали вдогонку за Затмением; и все боги зарыдали из сочувствия к ее беде. И Лимпанг-Танг, из всех богов наименьший, более всех прочих печалился, видя, как горюет девочка-Заря, и когда сказали боги: «Поиграй со своей серебряной луной», – он потихоньку отошел от прочих, и, наигрывая на музыкальном инструменте, спустился по лестнице богов, и зашагал к миру на поиски мяча, ведь Инзана так горько плакала.

Инзана призывает гром

И вступил он в мир, и дошел до низовых скал, примыкающих к внутренним горам, где, в душе и сердце земли, одиноко живет Землетрясение: оно спит, но во сне шевелится, дышит, подергивает лапами и шумно всхрапывает в темноте. И шепнул Лимпанг-Танг в самое ухо Землетрясения такое слово, которое произнести могут только боги, и вскочило Землетрясение, и отшвырнуло прочь пещеру – пещеру, в которой спало оно между скалами, и встряхнулось, и помчалось во всю прыть от лежбища своего, и ниспровергло горы, спрятавшие золотой мяч, и куснуло землю под ними, и расшвыряло их кряжи, и обрушило на себя холмы и утесы, и вернулось, рыча и неистовствуя, в душу земли, и там прилегло и снова заснуло на сотню лет. И выкатился золотой мяч беспрепятственно из-под каменных завалов, и прикатился обратно в Пегану; а Лимпанг-Танг вернулся домой к ониксовой ступени, и взял девочку-Зарю за руку, и, умолчав о том, что сделал сам, рассказал лишь про Землетрясение; и ушел, и сел в ногах у богов. А Инзана сбегала потрепала Землетрясение по холке: ему ведь так темно и одиноко в душе земли! А потом поднялась обратно по лестнице богов – с халцедоновой ступеньки на ониксовую, с ониксовой на халцедоновую, – и снова бросила золотой мяч с Порога далеко в синеву, на радость миру и небу, и, смеясь, проводила его глазами.

В дальней дали, на окраинном Окоеме, Трогул перевернул страницу, обозначенную как шестая тайной цифирью, коей никто не сумел бы прочесть. А пока летел золотой мяч через все небо, дабы засиять над землями и городами, подступила к нему Мгла – сутуло брела она, завернувшись в темно-бурый плащ, а за ней по пятам кралась Ночь. Когда же катился золотой мяч мимо Мглы, Ночь вдруг взрыкнула, прыгнула на него и унесла.

Инзана спешно созвала богов и молвила:

– Ночь схватила мой золотой мяч, и теперь никто из богов не отыщет его в одиночку, ведь никому не ведомо, как далеко может забрести Ночь – она рыщет повсюду вокруг нас и извне, за пределами всех миров.

По просьбе Инзаны все боги смастерили Себе звездные факелы и отправились в неблизкий путь через все небо по следам Ночи – в те дальние дали, где Ночь рыщет на воле. И один раз до золотого мяча почти добрался Слид с Плеядами в руке, а в другой раз – Йохарнет-Лехей, которому факелом служил Орион, и наконец Лимпанг-Танг, подсвечивая себе дорогу утренней звездой, отыскал золотой мяч далеко под миром, близ логовища Ночи.

Все боги вместе схватили мяч, и Ночь, оборотившись, загасила факелы богов и подобру-поздорову ускользнула прочь; и все боги торжественно взошли по сияющей лестнице, и все в один голос восхваляли неприметного Лимпанг-Танга, который в поисках золотого мяча гнался за Ночью по пятам. Но вот далеко внизу, в мире, дитя человеческое попросило у Инзаны золотой мячик, и девочка-Заря оставила игру, освещавшую мир и небеса, и с Порога богов бросила мяч малому дитяти человеческому, что резвилось в дольних полях и обречено однажды умереть. Весь день дитя играло с золотым мячом внизу, в малых угодьях, обиталище людей, а ввечеру пришла пора укладываться спать, и спрятало дитя мяч под подушку и уснуло, и в целом мире никто не работал, пока играло дитя. Свет золотого мяча струился из-под подушки, и выплескивался наружу через неплотно прикрытые двери, и сиял в западном небе. Под покровом ночи Йохарнет-Лехей прокрался на цыпочках в спальню и очень осторожно (ведь он был богом) вытащил мяч из-под подушки и отнес обратно Инзане, дабы мерцал он и переливался на ониксовой ступеньке.

Но однажды Ночь схватит золотой мяч, и унесет его далеко прочь, и утащит в свое логово, и Слид нырнет с Порога в море поглядеть, не там ли пропажа, и вынырнет, когда рыбаки вытянут со дна сети, но мяча не найдет ни среди сетей, ни даже среди парусов. Лимпанг-Танг станет искать среди птиц, но и он мяча не отыщет, ибо смолчит петух; вверх по долинам прокатится Умбородом и обыщет горные кряжи. Гром, верный пес его, бросится в погоню за Затмением, и все боги выступят на поиски со Своими звездами, да только мяча так и не найдут. А люди, утратив свет золотого мяча, не станут больше молиться богам, а боги, которым не поклоняются более, перестанут быть богами.

Но это все сокрыто даже от взора богов.

Отмщение людское

Еще до Начала Начал поделили боги землю на пустошь и пастбища. Привольные пастбища создали Они – и зазеленела земля; в долинах насадили Они фруктовые сады, а на холмах – вереск, но Харзе начертали Они, назначили и судили вовеки оставаться пустошью.

Когда вечерами мир молился богам, а боги отвечали на прошения, молитвы всех племен Арима оставили боги без внимания. Потому на народ Арима обрушилась война, и гнали его от страны к стране и все-таки уничтожить не смогли. И вот люди Арима стали сами создавать себе богов и назначали богами людей – до тех пор, покуда боги Пеганы не вспомнят о них снова. А вожди их, Йот и Ханет, взяв на себя роль богов, вели своих подданных все вперед и вперед, хотя все встречные племена нападали на них. Наконец пришли люди Арима в Харзу, где никакие племена не жили, и наконец-то смогли отдохнуть от войны, и молвили Йот и Ханет: «Труды закончены; уж верно, теперь-то боги Пеганы вспомнят о нас». И возвели беглецы в Харзе город, и распахали землю, и зелень затопила пустыню – так ветер налетает с моря, и стала Харза богата и плодами, и скотом, и блеяли бессчетные овцы. Больше не надо было изгоям убегать от всех племен, и обрели они покой, и создали сказания из своих скорбей, и настало наконец время, когда в Харзе все улыбались и смеялись дети.

Но рекли боги: «Земля – не место для смеха». Посему вышли Они к внешним вратам Пеганы, где, свернувшись клубком, дремала Чума, и разбудили ее, и указали на Харзу, и Чума, завывая, гигантскими прыжками помчалась туда через все небо.

Той же ночью Чума добралась до полей на окраине Харзы, и, пройдя сквозь травы, уселась и свирепо воззрилась на огни, и принялась вылизывать лапы, и снова злобно уставилась на огни.

А на следующую ночь Чума незримо пробралась в город сквозь смеющиеся толпы: она прокрадывалась в дома один за другим и смотрела спящим в глаза – пусть и сквозь закрытые веки, – так что с приходом утра люди эти вперяли взор в никуда, восклицая, что видят Чуму, которую никто другой не видел, и умирали, ведь зеленые глаза Чумы уже заглянули им прямо в душу. От Чумы веяло стылой сыростью, и, однако ж, жар очей ее выжигал людские души. И вот пришли лекари и кудесники, сведущие в магии, и осеняли они дома знаком лекарей и знаком магов, и поливали голубой водою травы, и нараспев произносили заговоры; но Чума все кралась от дома к дому и заглядывала в людские души. И жизни людей отлетали от Харзы, а о том, куда летели они, написано во многих книгах. Но Чума кормилась светом, что сияет в глазах у людей, и никак не могла насытиться; все более сырой и стылой делалась она, а жар ее глаз разгорался все ярче; ночь за ночью проносилась она вскачь по городу и не таилась более.